Письма, 1926-1969

Я сказал что-то вроде того, что Вы ничего не говорите о смысле науки. Если наука является только тем, что Вы о ней говорите, почему Вы ею занимаетесь? Я говорил об «идеях» Канта и о том, что любая наука приобретает смысл, выходящий за ее пределы, лишь благодаря идеям. Максу Веберу было ничего неизвестно об «идеях» Канта, и он ничего не ответил. В конце концов я заметил, обращаясь к Тома: «Он сам не знает, в чем смысл науки и почему он ею занимается». Макс Вебер заметно вздрогнул: «Если Вы настаиваете: ради того, чтобы посмотреть, сколько может вынести человек, но об этом лучше не говорить».

3. Дискуссия о ценностях накануне 1914 года взволновала интеллектуальный мир (сначала на конгрессе социологов) совершенно невиданным образом. Все чувствовали, что проявилась угроза. Казалось, гуманитарные науки в своем современном виде находятся в опасности и вынуждены изменить что-то в своей основе. Это было неуверенное самоутверждение общепринятой научной объективности, которая в то время превратилась в видимость.

Показательно, что несколько человек (среди которых были Онкен¹, Шпрангер² и другие) решили провести «тайное заседание» с Максом Вебером в надежде, что дисциплинированность узкого круга опытных ученых позволит им добиться взаимопонимания. Это заседание описано в «Истории Союза социальной политики»³, опубликованной в 1930-е уже после роспуска Союза (написана она была его последним секретарем Безе). Заседание закончилось печальной фразой Вебера: «И все же Вы меня не понимаете».

4. В сущности, достичь этой цели объективным или логическим путем невозможно. Дело было в требовании, которое невозможно удовлетворить. И суть спора сводилась к тому, согласится ли кто-то принять это требование и таким образом вступить на новый путь или же подобное требование никому не нужно и никто не может его понять. В нем выражена, вероятно, величайшая задача научного, социологического, психологического, исторического познания. Дело не только в методологии, но в жизненной позиции самого ученого.

5. Когда я разговаривал с Максом Вебером, я каждый раз был очень смущен, не вступал с ним в дискуссию, но позволял себе лишь задавать очевидные, иногда дерзкие вопросы (несколько фраз, сказанных им в личной беседе, стали для меня настоящим ключом к Максу Веберу). Тогда я сказал что-то вроде: «Понимание неотделимо от оценки. Все, к чему Вы стремитесь, очень просто выражено у Галилея: круг не благороднее эллипса, это я могу понять и без подробных объяснений. Но Вы хотите разделить то, что следует делить совершенно иным образом, потому что фактически связь между составляющими нерасторжима. Высшего понимания можно достичь только через „отказ от суждений“. Но как этого достичь?»

Как бы я ни сформулировал свой вопрос, Макс Вебер ничего не ответил. В его словах проблема казалась проще, чем была в действительности. Но на деле он сумел познать глубину, которая всегда увлекала его еще дальше, через внутреннее напряжение заставляла его приближаться к решению, продолжать путь, ведущий к бесконечности. Это качество изменяет содержание, настроение и значение всех его исследований. Если уловить его однажды, оно обнаружит себя почти в каждой работе Вебера, которые разительно отличаются от любых других работ, посвященных этой теме.

6. Я не помню, публиковал ли что-то на эту тему, но кое-что об этом писал, теперь все в беспорядочной и неподходящей для публикации стопке скрыто в ворохе моих бумаг.

7. Если Твой студент приедет в Базель, я с радостью поговорю с ним об этом. Судя по моему опыту, работа может застрять на бесконечных методологических рассуждениях, как это было в год памяти Макса Вебера в 1964-м. Боюсь, что в своей интерпретации Вебера я и сам не смогу добиться ясности.

Ты вернулась в Нью-Йорк и можешь отдохнуть до самой весны. Это восхитительно. Может быть, Тебя посетят новые идеи или Ты сможешь уточнить те, о которых уже писала.

Я снова чувствую себя прекрасно или, по крайней мере, вполне сносно. Гертруда чувствует себя почти восхитительно. Пауль Готтшальк гостит у нас 14 дней. Для Гертруды это большая радость, снова погрузиться в воспоминания – почти полувековой давности – обо всех ветвях семейного древа, и я разделяю ее радость. Он сам, несмотря на 85-летний возраст, невероятно энергичен, без конца путешествует по всей Европе и все время придумывает что-то новое для своего антикварного магазина⁴.

Сердечный привет от Гертруды и меня как обычно вам обоим

Ваш Карл

1. Герман Онкен (1869–1945) – историк, с 1907 по 1923 г. профессор Гейдельбергского университета.

2. Эдуард Шпрангер (1882–1963) – психолог и педагог.

3. Boese F. Geschichte des Vereins für Sozialpolitik 1872–1932. Berlin, 1939.

4. Пауль Готтшальк в Нью-Йорке владел магазином подержанной литературы, специализировался на научных журналах.

411. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 29 ноября 1966

Дорогая Ханна!