Письма, 1926-1969

414. Ханна Арендт Карлу Ясперсу16 января 1967

Дорогой Почтеннейший,

пару дней назад пришло Твое письмо и позавчера, поздно вечером, дошли восхитительные фотографии, которые прислала Гертруда, – конверт потерялся в огромном многоквартирном доме. Я была благодарна и счастлива увидеть ее подпись после того, как ты написал о ее болезни, и даже не поняла, что, вероятно, она отправила их еще до инфекции. Когда пришли фотографии, мы оба почти в один голос сказали, что хотим заскочить в ближайший самолет, чтобы снова оказаться у вас, там, где мы и должны быть. Какой восхитительный подарок – эта дружба! И как с годами, с тех пор как в нашей жизни появился Генрих, она становится все совершеннее, что происходит так редко. Фотографии прекрасны, не могли быть лучше. Ваш портрет технически выполнен гениально, потому что передает взгляд, не показывая глаз. Думаю, я заменю прежнюю фотографию – столь же прекрасную, что стоит на моем рабочем столе, на эту. Гертруда все так же красива, все так же чуть печальна, но теперь печальна и мудра. В Твоем портрете есть захватывающая серьезность. Думаю, тот факт, что люди могут выглядеть так, – единственное видимое свидетельство долгой жизни.

Декабрь был, как обычно, очень неспокойным. Все свалилось одновременно. Праздничные дни и конференции профессиональных организаций – в этом году историки и новейшие языки. Все приезжают в Нью-Йорк. К тому же неожиданно на неделю приехала Мэри¹, чтобы разобраться со всеми возможными делами. Нас это очень порадовало. Но опять люди и «вечеринки». Даже Генриха умудрились втянуть в этот водоворот, но ему очень нравится Мэри, так что он был даже не против. Мы устроили для нее очень милый вечер, она пригласила друзей, которые отчасти (хоть и не полностью) и мои друзья тоже. Она привезла ящик первоклассного красного вина, который я медленно, но уверенно опустошаю. Затем была новогодняя вечеринка, в этот раз не слишком масштабная, приблизительно на тридцать человек, с которой мы с Эстер справились просто блестяще, потому что попросту выставили всю компанию за дверь в два часа ночи. После этого я на протяжении двух недель должна была выполнять свой гражданский долг в суде присяжных², быть заседателем, к сожалению, не по уголовным процессам, но только в гражданских исках, каждый день с 9 до 5 часов, но тем не менее мне это доставило много удовольствия и я узнала много нового. Эта работа в целом приятна. Приходится заседать вместе с людьми из самых разных социальных классов, а совещания производят неизгладимое впечатление, с одной стороны, потому, что здесь все крайне серьезно относятся к справедливости, а с другой – потому, что все очень рады принять участие в процессе, хотя для каждого с заседаниями связана ощутимая потеря времени и денег. Это гражданская обязанность, и все счастливы взять ее на себя. Никакого притворства. Все участвуют в обсуждении, но никто не настаивает на своем и не стремится произвести на остальных впечатление. Адвокаты, разумеется, стараются повлиять на присяжных, что редко им удается. По большей части приговор выносится на основе фактических улик. Даже если истец лжет под присягой, это никого не трогает и не приводит к предрассудкам по поводу доказанной части иска. Поражают объективность и беспристрастность, даже в самых простых людях. Не имеет никакого значения, что истец, как в одном из случаев, живет в США уже двадцать лет и не знает ни слова по-английски (пуэрториканец), можно воспользоваться услугами переводчика – и готово. Если адвокату не удалось разобраться с фактами, ознакомиться с составом преступления в случае незначительного нарушения, которое вообще не стоило доводить до суда, присяжные тем не менее заседают часами напролет, чтобы во всем разобраться. Решающее значение имеют факты и соответствующий случаю закон, который присяжным объясняет судья. Он все время повторяет: «Если вам не нравится закон, вы, как присяжные, не можете с этим ничего поделать. Вы должны принимать решение в соответствии с законодательством. Вы можете изменить закон в статусе „гражданина“, но сейчас вы – присяжные». Закон не считается фундаментально неизменным, всегда есть возможность его изменить.