В особом труде своем по этому вопросу («О любви») я высказался достаточно отрицательно против вторых, третьих и т. п. браков. Церковь, блюдущая заветы вечные, не должна понижать своих требований, но не должна предъявлять чрезмерных. Единственное, что церковь может благословить, – это безукоризненную чистоту любви и ту вечную верность, которая сама собой вытекает из богосочетанного брака. Благословлять измену нельзя, и потому, мне кажется, странною настойчивость, с какою иные публицисты требуют благословения вторых, третьих и т. д. браков. Церковь не должна в это мешаться, здесь я совершенно согласен с г. Киреевым. Гражданский брак совершенно достаточно регулирует права и обязанности супругов и обеспечивает детей. Если сам Бог освятит гражданский брак ненарушимой верностью супругов, благодатью мира и любви, то церкви, «обществу верующих и любящих», остается признать такой брак благословенным, но предсказать такое благословение свыше нельзя. Первый брак тоже не предсказывает этого благословения, но, как общее напутствие невинных людей на брачную жизнь, как общее их «помазание на царство» в их будущем потомстве, обряд венчальный имеет трогательную красоту и культурную необходимость. Но церковь не должна быть строже самого Христа и запрещать разводы и новые соединения при том условии, при каком Он их разрешил. Окончательная христианская формула этого вопроса – «Могий вместити – да вместит». Эта формула, само собой, предполагает разрешение «немогущему – не вмещать», лишь бы искренно, перед Вечной Совестью было доказано, что человек действительно «не может». Раз мы держимся христианкой почвы, то не будем же забывать, что первый пункт нашего отношения к Богу – свобода. Если бы Богу угодно было создать нас безгрешными, он и создал бы такими, но Ему угодно было сотворить нас прежде всего свободными. Ясно, – для меня по крайней мере, – что внутренняя свобода наша, «произволение благое и непринужденное», дороже Богу, чем сама праведность, ибо сама праведность не свободная – ничто.
На Шипке все спокойно
Корреспондент «Нового времени» г. Ростовцев упрекает меня в чем-то вроде ложной тревоги. «Тяжелое, – сообщает он, – впечатление произвело переданное по телеграфу содержание фельетона Меньшикова „Война и лапти“. Автор фельетона, рисуя голодание наших раздетых солдат, глубоко ошибается». Затем следует дифирамб солдатской кухне и краткая статистика полушубков и валенок.