Вот когда поистине приятно было бы «глубоко ошибиться»! Быть вполне, безусловно убежденным, что вся эта тревога – вздор, что солдаты наши накормлены, обуты и одеты, – за такое убеждение дорого дала бы Россия! Но, к сожалению, сам г. Ростовцев разрушает иллюзию такой уверенности. Он подтверждает мимоходом как раз то самое, что я только предполагал. «В отношении обуви и одежды, – пишет он, – правда, не всегда удавалось своевременно снабжать армию». Самому г. Ростовцеву «лично приходилось видеть под Вафангоу (вот еще когда) не только солдат, но и офицеров в сапогах, из которых торчали пальцы». Не то ли же, однако, это самое, что я писал со слов достоверных очевидцев? Но теперь, пишет г. Ростовцев, имеется 70 000 валенок, свыше 200 000 полушубков, 150 000 халатов и т. п. Чрезвычайно жаль, что г. Ростовцев не пояснил: исправные ли это валенки, халаты и полушубки или только так, для счета? Если пополам с рубищем, то получится везде совсем другая картина. Собственно о пище и об одежде солдатской у меня в фельетоне было упомянуто лишь вскользь. Главное – обувь. Босые ноги солдат – вот что всех нас здесь встревожило. Оказывается, по заявлению г. Ростовцева, на всю армию имеется всего 70 000 валенок (пар?). Допустим 70 0000 пар, – значит, одна пара приходится на пять, на шесть человек. Как хотите, эта цифра, впервые сообщаемая г. Ростовцевым, производит впечатление еще более тяжелое, чем мой фельетон. Вообще,
Если, к счастью, отмораживаний пока немного, то это объясняется просто: войска сидят в землянках, где хоть радуйся, так тепло, на внешних же постах солдат немного и на них хватает теплой обуви. Но что будет если, Боже сохрани, завяжется опять сплошной, многодневный бой, как было под Ляояном? Солдатам всем до одного ведь придется выйти из землянок и сразу попасть на 20–25-градусный мороз. Тут в течение трех-четырех часов можно поморозить десятки тысяч солдат. В сущности, весь вопрос зимней кампании в том, кому первому удастся выгнать своего противника на мороз. Первая же ночь, проведенная под открытым небом, решает судьбу кампании. И пока у нас всего одна пара валенок на пять человек, впечатление цифр г. Ростовцева, простите меня, не может быть «легким».
Кому же верить?
Г. Ростовцев делает мне упрек за то, что я поверил «солдатским письмам». А почему же бы им и не поверить? Солдатские письма пишутся не для начальства, не для отчета, не с казенной манерой отличиться благополучием. На солдатские письма, слава Богу, нет цензуры, которая так связывает корреспондентов газет. Солдату не скажут в штабе: «Что же это вы, батенька, написали? Охота вам сор из избы выносить? Можно ли тревожить всю Россию в такое время» и проч. Солдатские письма бесхитростны; как от мужицких писем, от них дышит святою правдой. Если же ложь, то она детски наивна и выдает себя сейчас же головой.