Письма к ближним

Само собой, я не каждому солдатскому письму поверю, но как не верить, если, например, является к вам гвардейский штаб-офицер хорошей фамилии и говорит: «Все, что вы пишете о солдатских сапогах, – святая правда. Не только там плохо с сапогами, но и здесь. Прочтите письмо, полученное мною от солдата моей роты, человека с некоторым образованием и безусловно достоверного». Беру и читаю очень длинное письмо, и в нем вижу такие строки: «Солдаты, проходившие мимо санитарного поезда, имели жалкий вид. Грязные, оборванные, истомленные, большею частью босые или с обвернутыми в тряпки ногами, или в китайских туфлях, или в связанных веревочками сапогах (наши казенные сапоги показали свою недоброкачественность с первых же дней). Они подходили к поезду и ради Бога просили хотя маленького кусочка хлеба. Когда им раздавали хлеб, они протягивали нам кто 10, кто 50 коп., а кто рубль».

Это картинка отступления из-под Ляояна. Как ей не поверить?

Как не поверить, если мне передают письмо от сестры милосердия, длинное, полное ужасов письмо, и в нем я читаю такие строки: «Госпиталь наш на 200 человек, а принять пришлось до 800 человек. Работали мы три дня, пришлось не спать ни одной ночи. Жаль было смотреть на этих несчастных, закрыть их было нечем. Лил дождь. На солдатах не было рубашки… Вы спрашиваете, правда ли, что солдат выздоравливающих выпускают из госпиталей неодетых. Да, это верно. Солдат совершенно голый уходит из госпиталя, и помочь тут нельзя никак»… Как этому не поверить? Поймите, тут не обвинение кого-либо, и что же вы спешите прежде всего оправдываться? Россия нуждается не в оправданиях, а в правде, давайте же прежде всего правду! Я не смею заподозрить г. Ростовцева в сознательном отступлении от истины, но ведь не он один на войне. Вся армия говорит и пишет. Как не поверить, например, телеграмме «Биржевых ведомостей», приведенной мною в предпоследнем письме, от имени костромского отряда сестер милосердия: «Ради Бога – напишите в Россию так: ради Самого Бога вышлите как можно скорее, как можно больше валенок и теплых портянок. Ваши братья, сыновья, мужья и отцы страдают от холода, отмораживают себе ноги, но высылайте скорей, Бога ради, скорей».

Заметьте: это от целого отряда сестер милосердия, от сестры Греве, два сына которой сражаются на передовых позициях. Неужели у этих мучениц наших, у сестер милосердия, в такой торжественной, в такой трагической обстановке повернулся бы язык сказать неправду? Зачем? Почему же я им должен верить меньше, чем корреспонденту Ростовцеву?

Как не поверить, когда лично известный редакции командир одной из храбрейших рот после адского семидневного боя пишет: «Наступили холода… У меня в роте да и вообще в полку нижние чины сносили сапоги. Интендантство не может нас снабдить ими, так как товара нет и купить его невозможно ни за какие деньги»… Следует просьба выслать хотя бы сто пар сапог солдатских и пуд мази – все это можно купить в Александровском рынке. «Все семь суток боя, – пишет этот офицер, – ни я, ни рота не имели горячей пищи. Ели сухари и запивали водою из луж». Как этому не поверить?

Как, наконец, мне не верить выражениям горячей благодарности именно за правду того, что я писал, от лиц военных, военных авторитетов, от начальника дивизии до командира корпуса включительно? Как мне не верить военной литературе, осуждающей солдатские сапоги как «специально изобретенные интендантским ведомством орудия солдатской пытки, почему-то исстари навязанные нашим войскам, несмотря на свою очевидную непригодность»? («Варшавский Военый Журнал» 1902 года, № 8, стр. 755). Это официальный отзыв о нормальном, новом, неизношенном сапоге, изготовленном не наспех, как теперь с валенками.