Письма к Олафу Броку. 1916–1923

Начну с Малашевского[237]. Большое спасибо за него. Его приезд в Берген позволит направить томящиеся там товары в Мурманск, где положение может упрочиться от одного их прибытия. За сто офицеров земно кланяюсь Вам. Бездельничающие в Финляндии окажутся теперь при деле, и будут приносить хотя бы маленькую пользу на севере (корреспонденцию относительно их по снятии копий верну с благодарностью). Как славословить Вас за 200 беженцев? И милого Виста[238]? Горячие молитвы облагодетельствованных Вами должны быть услышаны богом… Просить относительно дарового их проезда через Швецию – не собрался духом. Даже Брантинга, которого искренне люблю, не решился беспокоить по этому поводу. Русскому трудно просить за русских же при очень еще «зарождающейся только» симпатии шведов к нам. Встречать, перенаправлять беженцев к Вам будем con amore[239]. О прибытии их сюда будем предупреждать аккуратно.

Очень хотелось бы высвободить Шахматовых[240]. Это сумасшествие, перебираться теперь в Петроград. Если хотите – и дадите кое-какие указания, где их найти там – попробую устроить их бегство из Петрограда. Невольно напрашивается восхваление Вас…

События в Германии, несомненно, серьезны. Но, думаю, Spiessbürgerligkeit[241] нации спасет ее. Это не славянская бесшабашная натура. У нас как будто бы что-то и назревает. Будущее, ближайшее будущее покажет, насколько серьезны эти признаки.

Меня теребят, дни уходят как будто бы непроизводительно, но каждый час прибавляется по песчинке к воссозданию некогда большого здания. Лишь бы было дано увидеть таковое «под крышею»!

Нежно обнимаю Вас и деток, целую ручки дорогой Нины Ивановны. Обедал у Марфы Людвиговны Олейниковой-Нобель[242] и видел Мину Людвиговну[243], которую по-прежнему люблю и уважаю. Говорили долго и, конечно, о всех Вас. На днях ждут сюда из Украины – via Berlin – Эммануила Нобеля[244].

Как всегда сердечно и неизменно Ваш

Гулькевич

Судя по вчерашней телеграмме из Парижа, поездки туда не миновать. Страшно благодарен за желание приютить меня. Только Вы должны будете извинить меня. Днем я буду, если позволите, у Вас. Ночь же буду проводить в гостинице. Когда у меня бывает недомогание – я должен чувствовать, что не стесняю никого: тут я просто мешаю.

43 12 XII 1918 Стокгольм

Дорогой, прежде всего выражение глубокой растроганности великолепною статьей [неразб. – ред.]. Ваша лира звучит в ней так гуманно, пробирает до глубины души и так очаровательно рисует Вас: вы в ней стоите во весь рост. Большое спасибо. Относительно Шахматова[245]: будьте спокойны. Каждый человек, который едет в Петроград, снабжается поручением «вырвать» его оттуда. Не теряю надежды, что это все же удастся сделать. Должен Вас, однако, предупредить, что Ваше письмо о Шахматове попало к большевикам, которые переслали его мне (не читая, ибо на конверте не видны были следы его вскрытия).

Вместе с этим письмом они переслали мне Ваши строки от (которые, я боюсь, успели прочесть, судя по конверту) о Косаренко[246]. За Косаренко также большое спасибо. Мы беседовали с ним «по душам». Терещенко, который уроженец Украины, был мне весьма полезен. Результатом разговоров было на днях сообщение Косаренко, что «Национальный Союз» Петлюры[247] признал соединение с Великороссией на основе автономии Украины фундаментом его программы. Косаренко добавил, что имеет основания полагать, будто бы это произошло под влиянием написанных им отсюда после бесед с нами писем… За это знакомство также благодарю. Думаю, что оно было полезно общему делу служения Родине.

Здесь у меня вышел очень неприятный инцидент: сюда прибыл с целью организации безземельного всероссийского МОНАРХИЧЕСКОГО (черносотенно-самодержавного) правительства Трепов[248]. Бывший Председатель Совета министров, Министр путей сообщения с очень определенною славою взяточника, грюндера[249]… Прилагаю при сем статью, написанную под моим внушением в сегодняшнем Social Demokraten[250]. Она Вам укажет, как авантюра может оцениваться настоящими сынами Родины.

Нежно обнимаю Вас и детей. Целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Ваш всегда Гулькевич

44 12 IV / 30 III 1919 Стокгольм

Дорогой,

Все это время был страшно огорчен тем, что не удавалось благодарить дорогую Нину Ивановну, Вас и милых Ваших детей за всю ласку и любовь, которыми Вы «согрели» меня. Три года точно чудом спали с плеч моих, и приснилось мне, что мы все еще живем в 1916 году. Но здесь меня затормошило одно дело за другим. В особенности много хлопот мне причиняла, – прямо осатаневшая мне – не менее друзей большевиков – Финляндия. Наши соотечественники там – это один сплошной кошмар с их псевдо патриотизмом, сочетающимся с весьма реальным, практическим пониманием своих выгод. Скверное дело – политика!