Письма к Олафу Броку. 1916–1923

1) Жуков[312], известная мыловаренная фирма (человек богаче Нобеля).

2) Альшиц[313], его компаньон.

3) Плотников[314], один из заправил Учетно-Ссудного банка в Петрограде.

4) Терещенко[315].

Вместе с обращением к Ольсену, Вашему другу, обращаюсь к Elias Kiær[316] также, через общего друга, его племянника Thorry K[iær][317]. Их гарантия нужна банку оттого, что мои русские поручители не имеют в настоящую минуту возможности уплатить за меня. Этого и не нужно, ибо Омское Правительство к тому времени уплатит за меня деньги, но для порядка нужны внушающие доверие норвежцы. Заем на 6 месяцев, сумма – 5.000.000 крон, 10 % с коей депонируется в банк (следовательно, – только 4.500.000). Если Вам удастся угодить Ольсену, я напишу ему, чтобы поблагодарить его (но желательно знать его адрес, имя и отчество).

Известия улучшаются с фронта против большевиков, и я думаю, что если не последует осечки, то недели через три Петроград может быть освобожден. Подумайте, как мы все с Вами славно возрадуемся! Можно будет выписать на побывку и отдых Вашего друга Шахматова[318]? Он заслужил это.

Радуюсь, что дорогая Нина Ивановна оправилась, и нежно целую ее ручки. Обнимаю Вас и детей.

Ваш Гулькевич

56 29 VIII 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Ваше письмо произвело ошеломляющее впечатление. Свершившегося, однако, не изменишь. Остается только умилиться Вашей неизменной любви к России. Вы только и живете мыслью помочь ей. Если бы таких друзей у нее было больше…

Писать сегодня не в состоянии. Крепко обнимаю Вас и благодарю.

Ваш Гулькевич

До поры до времени буду хранить все в строгой тайне.

57 30 VIII 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Не знаю, как и благодарить! Новое доказательство Вашего неустанного радения о России трогает до глубины души. Ваше желание помочь Вы облекли в столь искусно и тактично подобранные выражения! Нянина цензура может только хвалить и благодарить. [неразб. – ред.] подлежало бы лишь сказанное о кофе – обожатель (nomina sunt odiose[319]). В мыслях рисуется, в случае успеха, номер Samtiden, в котором на первом месте будет основное письмо из Nykirke от 24–25 августа, затем письмо птенца к няне и т. д. Заглавие «min formidling»[320].

Большое спасибо за письмо Olsen-Nobel. Письмо пришлось по вкусу, и я немедленно написал к Thorry Kiær[321], чтобы он добился, чтобы Elias K.[iær][322] нашел заместителя Ульсену[323].

Грустные вести из-под Петрограда. Вся надежда на Ден.[икина][324]. Авось, ему посчастливится, с другого конца, выручить наших друзей.

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, обнимаю Вас и детей. А. А.[325] и Вал.[ентин] Вас.[ильев][326] сердечно кланяются. Последний, не помню, сообщал ли Вам, назначен 2-м секретарем в Лондон и покидает нас уже 12 сентября через Гетеборг.

Всем сердцем Ваш

Гулькевич

Перебираемся и мы в город 3-го сентября, но о том, по случаю ненастья, не печалимся.

58 12 IX 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Простите великодушно мое долгомолчание. Но эти дни сверх обычных забот имел еще особенно неприятные. Они-то и помешали мне беседовать с Вами. Постараюсь ответить на милые письма в порядке их получения.

1) Муциуса[327] я очень любил в Конст.[антинополе]. Восхищался как его культурою, так и образованностью. Трогало меня в нем любовное понимание русской «души». Я считаю его человеком в лучшем смысле слова. Он не рядовой член ненавистной мне Carrieri (с Abel Hermant[328]). Все же обмениваться с ним поклонами – это over evne[329]. Надеюсь, не рассердитесь на меня. Если М.[уциус] запросит Вас о моем отношении к его любезности, если желаете, можете прочесть ему весь этот пункт.

2) Ваши письма храню все бережно. Васильев[330] покидает Стокгольм сегодня вечером на Göteburg[331]. Сав.[ицкий][332] застрял в Екатеринодаре.

3) Молчановой постараюсь доставить деньги. Но сколько? Какой ее адрес? У меня налаживается маленькая ниточка с Петроградом.