Письма к Олафу Броку. 1916–1923

Только что получил Ваше, как всегда, милое письмецо относительно Норкуса[405]. Я, к сожалению, личным участием в деле помочь не могу. Но я немедленно отправился к Аукштолису[406] – посоветовал ему выдать Норкусу удостоверение, что «согласно предъявленным ему 2-м документам», он удостоверяет, что Норкус к отбыванию воинской повинности являлся, и был в 1918 г. отпущен со службы. Надеюсь, что такое свидетельство даст возможность Норкусу вернуться в Англию. Просил Аукштолиса свидетельство и документы переслать Вам прямо. Он обещал сделать это завтра. Безусловно стою на Вашей точке зрения, что нужно не как Кристи[407] – искать малейшей возможности навредить, насолить людям, а помочь им, поддержать их. Жизнь ужасна. Становится она с каждым днем труднее – что пришлось бы начинать, если бы не было таких праведников как Вы?

Письмо Harmswort’а[408] при сем возвращаю. Как может Кристи, титульный бюрократ: карать литовца за уклонение от исполнения воинской повинности в русской армии? Эти буквоеды и погубили Россию. Сидящие в Париже, Таганроге и Иркутске доктринеры также по мере сил и непониманию положения вредят ей. Спешу отправить письмо на поезд – поэтому могу только поцеловать ручки дорогой Нины Ивановны и Вас и деток обнять.

Всегда Ваш Гулькевич

Gladelig jul en sang til![409]

71 6 I 192 °Стокгольм

Дорогой,

Спасибо за милые письма от 1 и 3 сего месяца. Искренне радуюсь, что дорогая Нина Ивановна начала выходить. Дай бог, скоро оправится совсем.

Вашего милого defentor[410]’а я принял бы с открытыми объятьями. Но будьте осторожны! У большевиков разведка поставлена чрезвычайно правильно и тщательно. Не дай бог узнают, что он посетил меня, и ему это отомстится. Имейте это в виду.

Настроение Кристи и других – «готовых» примириться – меня мало умиляет. Тут, к сожалению, заговорило не чувство прощения и т. п., а только сознание, что политикой сопротивления ничего не возьмешь и смягчение antitudinis[411], связываемое с надеждою, что, авось, вчерашние противники будут польщены протянуть руку. Мне грустно писать Вам в этом духе, но видно мне на роду написано Вас разочаровывать, Вам открывать глаза. На то няня – существует.

Виновато в таком настроении моих земляков обстоятельство эмиграции. Отчаянная порода людей эти эмигранты! Не хотят примириться с утраченным, не хотят честно приспособляться к новым, невыгодным для себя условиям. Мечтают перевернуть все ради своих мелких выгод. Не понимают, что счастье, даже личное, но купленное несчастием большинства – для порядочных людей не может быть счастьем. Таковым может стать только такая обстановка, при которой счастливые люди – если не все, то почти все, а несчастливцы – не правило, а редкое исключение – ненормально болезненное явление по той или иной причине.

Простите невнятное философствование. Закончу его примером упорства Кристи в «своей» линии. Он ныне мешает бракосочетанию какого-то бедного русского, под предлогом, что тот не отбыл воинской повинности. И это в минуту, когда все фронты рухнули! Счастье, личная жизнь человека его не интересуют, он только мечтает как можно больше насолить буквальным соблюдением уничтоженных жизнью §§.

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, Вас и деток крепко обнимаю. Ваш как всегда

Гулькевич

72 8 I 192 °Стокгольм

Дорогой Друг,

Ваше милое послание о Норкусе[412] от 4 сего месяца (удивительно Вы постоянный в доброте человек!) я получил вчера вечером. Вероятно, путешествовало оно так долго из-за праздников. Передал его Акштолюсу[413] [так в тексте – ред.], который обещал переделать свое неудачное «удостоверение» и отвезти его Вам лично, ибо в воскресение вечером будет в Христиании. Мною никогда в подобных случаях не стесняйтесь располагать. Я безусловно «чувствую» одинаково с Вами, радуюсь, если представляется малейшая возможность помочь кому бы то ни было. Жизнь так тяжела, с каждым днем становится тяжелее, и просто непонятно, как можно при таких условиях «aus freien Stücken»[414], зря, радоваться a la Kristy – «спортивно» вредить ближнему. Непостижимо!

Михаил Иванович Терещенко[415] и Моисей Сергеевич Аджемов[416], оба ныне в Христиании. Любовь Терещенко к парадоксам ослабляет ценность его оценки положения, но все же его суждения всегда интересны и полны charme[417].

Два деловых вопроса:

1) если Ив. Ив. Вульсферг[418] не может выслать Нольде (24 Avenue Charles Floquet, Paris) денег, которые барону должен Покровский – то не откажите вернуть мне письма Покровского и то, что я Вам по этому делу переслал. Я передам эти документы в Париж, а там уже Нольде[419] лично пускай сам старается, через Денисова. Но, во всяком случае, не откажите сообщить мне решение Ив.[ана] Ив.[ановича].