Письма к Олафу Броку. 1916–1923

2) как-то в 1918 г. моя двоюродная сестра оставила мне для продажи брошь, которую Вы, если не ошибаюсь, доверили Torstrup’у. Положение русских все ухудшается и моя кузина интересуется знать, удалось ли продать ее брошь? Ответом весьма обяжете.

О Блейхмане[420] собираю, покамест весьма неуспешно, сведения.

Настроение для начала года весьма кислое и «напуганное». Видел вчера человека, который полон веры в Россию, в то, что в ближайшее 6 месяцев произойдут решительные перемены, что блокада будет снята, что большевизм падет, и что Россия станет богатой, сильной, на мужицко-демократических основах. Дай Господь!

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, страшно радуюсь, что безделушки ей понравились, благо выбирались они с любовью. Вас же и деток крепко обнимаю.

Весь Ваш Гулькевич

73 12 I 192 °Стокгольм

Дорогой,

Только что получил письмо от 8 сего месяца.

1) Все сведения, которые буду получать о положении на юге, буду безотлагательно сообщать Вам. Я считаю также, что Ваше участие в органе П.[421] может только обеспечить успех издания, как серьезного журнала… и наши интересы.

2) Труды Ленина мне неизвестны. Здесь ничего не нашел. Ал. Ал.[422] думает, что самый верный способ – тот, к которому он прибегал в России до войны: насчет русских книг обращался в Лейпциг или Берлин. У Вас, кажется, имеется свой поставщик?

3) Если П. пришлет мне «свою» книгу и начертает на ней несколько слов, то потеря моей книги будет охотно забыта.

4) Новостей из Копенгагена пока не имел. От Учредительного собрания продолжают отказываться, террор согласны только смягчить.

К сожалению, рассчитывать теперь, после «успехов» на всех фронтах, получить «пациента» на лечение . Как это ни грустно, но я считаю, что мы должны считаться с существующими фактами. Теперешний, чисто преходящий (как и все в жизни, впрочем) момент наши враги не умеют (или не желают) использовать в том смысле, чтобы дать несчастной стране хотя бы минутную «отдышку». Успехи вскружили им голову, на отрезвление их надежды мало.

5) За хлопоты о брошке большое спасибо. Напишу моей двоюродной сестре[423] – запастись терпением.

Очень и очень опечалило меня известие о недомогании дорогой Нины Ивановны. Дай бог скорее поправиться. Нынешняя зима – такая капризная и такая опасная в смысле простуды. Буду ждать с нетерпением весточки о том, что ей стало получше. Целую ее ручки, а Вас и деток обнимаю.

Ваш Гулькевич

74 16 I 192 °Стокгольм

Дорогой Друг,

Хочу спешно ответить на Ваши милые письма от 13 и 14 сего месяца, полученные сегодня.

1) За Нольде – большое спасибо. Уведомил его, et animam levavi [424].

2) Доверительные сведения о Н. Х.[425] очень опечалили меня. Он добрый, отзывчивый человек. Талантов не было, но везло ему, как говорят, «адски». Грустно будет, если счастливая полоса оборвалась.

3) Низкий земной поклон неизвестному хорошему благотворителю. Это вы его заразили…

4) Маленький кружок при Миссии собирал старое платье и белье для отсылки в Эстонию. Собрали много. Устраивают теперь концерт – и, о, ужас – бал, сбор от которого пойдет в пользу несчастных. Каюсь, я ненавижу этого рода благотворительность. Плясать, веселиться, расходовать массу денег, чтобы остатки, крохи попали обездоленным… Но что делать? Люди не могут отвыкнуть от шаблонного мышления и действия. Очень много помощи приносит Комитет freeherrem de Ebba Palmsterna[426] (Villagt., 19). Быть может, Ваша милая ученица напишет ей и установит связь. Координация и в этом деле столь важна!

5) Читал о Патриархе Тихоне[427]. Поделюсь сведениями, как только узнаю что-либо сам. [Неразб. – ред.] был бы очень важный и серьезный показатель положения… Как бы хотелось поболтать с Вами «во сласть» по этим вопросам. Здесь также очень мало людей, смотрящих на дела под нашим углом зрения. Мне очень больно, но я боюсь, что если Вы не «в милости», то этим Вас наказывают за нашу дружбу. Хотелось бы повторить слова о Pappenheimer (Wallenstein[428]).

Радуюсь улучшению здоровья дорогой Нины Ивановны и целую ее ручки. Вас и деток спешно обнимаю.

Ваш всегда Гулькевич

75 2 II 192 °Стокгольм

Дорогой мой,

В полученном вчера T.[idens] T.[egn][429] читаю письмо… Krogh[430], защищающего Центросоюз[431] и Вас. Не знаю, какие против Вас обвинения выдвигает несомненный клеветник. Но обстоятельство, что может найтись такой злодей – глубоко печалит меня. И, – нужно ли мне это сказать Вам, – еще более моя беспомощность выступить за Вас. Ибо раз большевики увидят, что за Вас и даже за кооператив ратую я – то вред, который я делу и Вам лично нанесу этим, будет . Ныне должен стиснуть зубы и, печалясь, молчать.