Письма к Олафу Броку. 1916–1923

На этих днях сюда только что прибыл один очень известный общественный деятель, Присяжный Поверенный, еврей. Имя его я не имею права писать, ибо у него остались в Петрограде сын и дочь[469]. Сообщу фамилию, как только и они перебегут заграницу. Он в ужасе предостерегает против установления сношений с большевиками. Так же, как и Докторша Дэн, он просит сохранить блокаду, ибо он уверен, что с появлением тепла придет конец большевикам: разойдется Красная армия, которая тогда легче сможет обойтись без сапог и т. п. Ибо настроение Красной армии, что бы ни писали официальные хвалители, то же, которое привело нас к большевизму в 1917. Армия устала сражаться. У нее те же лозунги, которые вдохновляли солдата тогда: «долой войну! домой!». Без Красной армии, составляющей их обеспечение, ненавидимые всеми, большевики свалятся немедленно.

Большевистские руководители понимают это. Спешат заключить со всеми мир – Эстония, Латвия, Финляндия, Литва, Польша. Они надеются сказать тогда народу: дали Вам мир. Если же установятся торговые сношения, то тогда они скажут тому же народу: нас признала Европа. Это поможет им продержаться еще лишние месяцы, пока у народа откроются глаза. Быть может, таким путем они надеются спасти шкуру, но участвовать в «обмане» народа вряд ли особенно доблестно, даже когда речь идет о спасении жизни большевистских заправил.

Прежде всего, хотел бы оправдать Беркенгейма. Лично я верю в его патриотизм. Его вводит в заблуждение обстоятельство, что он покинул Россию в 1918 г. Он не знает, как обстоят дела ныне. Он действует так же, как он мог это в конце 1918 г. Ведь Вашему посланцу, который мог бы открыть глаза, вернуться не позволяют… Большевики открыто говорят, вовсе не скрывают этого, что кооперация ими уничтожена, ее уже нет. Кооперация – это они.

Ужас тот, что Правительства в России нет, нет аппарата, органов, через которые власть могла бы осуществить свою волю. Отчего эта власть, которая не может заставить себе повиноваться – камуфлированная в кооператоров – может сделаться всесильной? У кооперации нет товаров для обмена – большевики забрали их. Но и у них самих их нет. Чем же торговать? Золото? А сколько его есть у большевиков? Не окажется ли и это золото обманом?

Есть кое-какое сырье у крестьян. Дадут ли они его заграницу, когда не дали его немцам при Скоропадском[470] и не дают ныне большевикам. Предположим, что все же удастся вырвать у них зерно. Смогут ли тогда благополучно следовать через голодные, «самостоятельные», не повинующиеся большевикам губернии, уезды, волости? Или на радость Lloyd George[471] и Labour Party[472] английские солдаты будут охранять такие поезда с хлебом и стрелять в голодный русский народ?

Нужно удалить большевиков, тогда можно торговать и все пр. До этого сделать ничего нельзя будет. А как их удалить? Мой Присяжный Поверенный говорит: «Только не трогайте, месяца через два все развалится само собой. Приложите руки – еще на какое-то время загальванизируете мертвецов…».

Спешу отослать Express.

Ваш всегда Гулькевич

Поцелуи, поклоны – каждому свое.

82 1 IV 192 °Стокгольм

Отвечаю впопыхах: Красин[473] ait[474]:

1) Кооператоры не прибыли, ибо их « выбрали». Их как бы своевольно назначил Беркенгейм[475], но свободная воля остальных кооператоров не пожелала выказать им доверие.

2) Мокеев и Шмелев, как думает Красин, на обратном пути в Европу.

3) Кооперация – это Правительство inde[476] большевики. Красин же лично готов, и охотно, сотрудничать с «Центросоюзом» как в Христиании, так и здесь. Пальмшерна[477] (, не для Гофмана[478]) думает, что если Вы хотите этого также, то Вы должны сесть в поезд и катнуть в Копенгаген. Без Беркенгейма не советует этого делать. О П.[альмшерне] прошу не упоминать.

4) Большинство маскированных кооператоров едет сегодня вечером в Копенгаген. Красин[479] остается здесь на несколько дней, затем следует за ними, а оттуда все вместе в Лондон.

5) Золото, которое они раздают – отнятое у Колчака[480]. Но как они могли так быстро при отсутствии путей сообщения доставить его из Сибири?

Только для Вас: П.[альмшерна] этого мне сказал, но мне кажется, что я не ошибаюсь, предполагая, что впечатление, которое на него произвел Красин, самое безотрадное, я сказал бы отвратительное! Напротив того, [481]. Но мой нюх меня редко обманывает.

Ваш Гулькевич

83 11 IV 192 °Стокгольм

Дорогой Друг,