Письма к отцу

Она говорила ему, что в детстве сожалела о том, что не может быть во всех местах одновременно, быть рядом с каждым человеком. И что мир казался ей несправедливым: находясь с одним, она скучала по другому, оказавшись с другим, хотела вернуться к первому. Такая же история была и с городами: в Ростове она хотела в Питер, приехав в Питер, мечтала вернуться в Ростов. Он слушал ее с доброй ухмылкой, с умилением – как смотрела бы любящая страна, встречая своего заблудшего ребенка, как любовалась бы мать собственным – выросшим – плодом. Она никогда не скучала по другим, когда была рядом с ним, но всегда скучала по нему, когда оказывалась в компании других.

Она часто о нем говорила, поэтому первая получила множество соболезнований в день его смерти. Раньше дочери, вместо его никому не известной матери. «Я сочувствую тебе», «Сердце разрывается за тебя», «Я очень тебя люблю, приезжай».

Когда он умер, она то и дело видела на улице и в метро людей, похожих на него. Ей хотелось окликнуть каждого тощего мужчину со светлыми волосами, каждого мужчину с острыми пальцами и в очках с квадратной оправой. Каждый раз после такой встречи (которая на самом деле никакая не встреча) у нее дрожали руки. Она приходила в пустой кабинет, садилась на холодный стул, смотрела на шкаф с его книгами и тихо плакала.

Они не совпали часами – в последний год перед своей смертью он ее поторапливал, говорил, что сейчас цейтнот, но нужно найти время, чтобы успеть как можно больше. Ей – во влюбленности, молодости, насыщенности личной жизни – казалось, что она успеет абсолютно все: такие статьи и такие книги должны делаться лет за пятнадцать, а не за три месяца. Она не знала, что ему осталось (было отведено?) совсем немного. Она корила себя за то, что порой не отвечала на его письма неделями и не выполняла некоторого обещанного, думая о том, что времени у них – их общего – громадье (его любимое словечко, но упоминал он его чаще всего, говоря о планах – «планов громадье»).

Он не записывал своих лекций – на видео и на диктофон. Он не считал, что этим нужно заниматься, не видел ценности в собственном голосе, жестах, манере речи, считал, что пережить его должны только его статьи и книги, чужие – рассказы и стихи, которые он собрал и прокомментировал – академически. Сохранилось лишь короткое видеоинтервью, которое он давал телеканалу «Россия». Там он улыбчивый, сдержанный и нежный. Говорит о Тургеневе и Набокове – двух писателях, которых страшно не любил. Никто не узнает, как он говорил о любимом. А она не захочет пересказывать, потому что ей будет важно оставить эти ямки на щеках и гусиные лапки около глаз себе.

Глава третья Религиозный мир

Она поступила в институт и поселилась в общежитии. Ее соседкой стала поэтесса. Они подружились и часто говорили – лежа на узких кроватях, по ночам. Поэтесса рассказывала о том, что у нее был деспотичный отец-алкоголик и смиренная мать. Отец держал в страхе всю трехкомнатную квартиру, расположенную в центре Смоленска: мать пряталась в комнате, дети под столом, бабушка – мама мамы – вступала в открытую конфронтацию и получала удары – по плечам, по бокам – от отца. Поэтесса поступила в Литинститут не с первого раза – в прошлом году баллов оказалось недостаточно. Она писала стихи с детства и с детства мечтала оказаться в Москве, поступить именно в Литературный институт.

Поэтесса любила стихи Есенина и актера Сергея Безрукова, который играл Есенина в одноименном сериале. Поэтесса водила ее на спектакль «Хулиган», где Безруков читал стихи Есенина, – у них были бесплатные билеты, разрешенные студентам творческих вузов, – они сидели на неудобных стульях на балконе. Соседка-поэтесса шепотом повторяла за Безруковым строчки, а иногда – перед паузами – произносила грядущую строку до актера. После спектакля они шли по ночным московским бульварам, соседка громко декламировала «Исповедь хулигана» и называла себя специалисткой по Есенину: «Я ведь все, абсолютно все о нем знаю».

Поэтесса рассказывала о том, что ее не любили в школе и что в Смоленске у нее была единственная лучшая подруга. Их звали одинаково, их дни рождения были в один день, они ходили друг к другу в гости, сидели за одной партой, виделись каждый день, кроме воскресенья, потому что по воскресеньям подруга занималась чем-то загадочным, почти мистическим. Соседка звонила подруге, трубку брала ее бабушка, соседка звала подругу к телефону, а бабушка отвечала: «Ее нет, она ушла в гости». Соседка ревновала подругу к «гостям» и каждый день пыталась выяснить, где они с мамой пропадают по воскресеньям. Однажды – под страшным секретом – подруга рассказала соседке, что они с мамой ходят в протестантскую церковь на другом конце города, там они молятся и едят пирожные целый день, с другими прихожанами. Соседка позавидовала подруге и попросила маму записать ее в церковь. Мама – внучка партийного деятеля и коммунистка – недоуменно восприняла желание дочери и отказалась «записывать» в церковь.