Письма к отцу

Она прочитала «Лолиту» в двенадцать. В двенадцать же ей попался дневник Лоры Палмер – в их доме еще не было компьютера, но компьютеры уже завезли в школу, на уроки информатики. Многие из ее одноклассников, кто никогда не пользовался интернетом, сошли с ума – скачивали на диски запрещенные фильмы и музыку, фотографии любимых групп, интервью актеров, режиссеров и музыкантов. Она где-то услышала имя Лоры Палмер – о ней никто не знал в ее городке – ни дети, ни взрослые. Она поняла, что это что-то вроде «Лолиты» – запретное, непонятное многим, порнографическое. Она скачала на диск дневники Лоры Палмер, распечатала их в чьем-то офисе, где торговали информацией из интернета или с флешки, цена страницы – два рубля. Стащила из библиотеки запретную «Лолиту» и пыталась понять, что такое страсть, секс и жизнь.

Она впервые столкнулась с таким – страх, уязвимость, гнев, который выразить невозможно, и одиночество – тотальное одиночество, почти сиротство. У Лоры – при живых родителях, у Лолы – без них. Мужчины выбирали их на место дочерей, делали вид, что оберегают, но на самом деле ими пользовались – не за их красоту, открытость и любовь к миру, а за внешность – нимфеточность – за то, что они просто живут и они просто подростки.

Она ощущала себя похожим образом – в запертой клетке. Ей не с кем было поговорить о смерти отца, никто не хотел ее слушать, она никому не планировала доверять. Она знала, что, если бы в ее жизни появился заменитель отца – взрослый мужчина, который смог бы втереться к ней в доверие, она бы ему отдалась так же, как эти невинные девочки – отвратительным мужчинам.

Ее подруга – ровесница – тоже оказалась беззащитной. Ее мать пила, отчим намекал, что еще немного – и она станет сочной, а бабушка работала, чтобы прокормить внучку. Ее подругу изнасиловал в машине сорокалетний мужчина – он обещал, что довезет ее к озеру, в котором она могла бы искупаться. Ее подруга не говорила слово насилие, но они обе знали, как это называется, обе не понимали за что. Они не сказали ничего взрослым, потому что взрослых рядом не было. Когда они обе стали взрослыми – тридцатилетними, они встречались в стильном кафе во время ланча и боялись посмотреть друг другу в глаза: детская тайна остается с детьми, не доверяется взрослым.

Она с детства знала, что взрослые мужчины пользуются детьми, она с детства боялась взрослых мужчин. В девятнадцать она доверилась отцу Фредерику, потому что однажды – в келье – он признался ей, что у него не было ни с кем сексуальных связей, что он в десять лет решил доверять только богу и любить только его – и женщины, и мужчины интересовали отца Фредерика исключительно платонически.

Она ходила на мессы каждое воскресенье, стараясь не встречаться с молодежью из оратория. Когда ее окликал школьный учитель, которого под руку держала девочка лет шестнадцати, она старалась сделать вид, что не слышит его, и упиралась взглядом – то в телефон, то в книгу псалмов, лежащую на скамье.

Поэтесса была увлечена отношениями с короткостриженным язвительным евреем и кивала ей при встрече в храме, держалась прямо и важно – это были ее первые серьезные отношения, соседка ощущала себя женой профессора, как она ей – втайне – признавалась, хотя ее парень не был никаким профессором и учился во второразрядном техническом вузе.

Она была в храме одна, она любила свое одиночество в этом храме. После пар ей нравилось проезжать несколько станций в переполненном метро, выходить на улице 1905 года, видеть указатель, ведущий не к храму, а к Ваганьковскому кладбищу, думать о том, что однажды она все-таки туда, на это кладбище, попадет, вспоминать, что там находится могила Есенина, а Есенин близок и любим ее соседкой, которую ей не хочется встретить сегодня в храме, потому что одиночество, вырванное из насыщенных будней, обидно с кем-то делить. Идти по направлению к храму в сумерках зимой и на закате весной, размышлять о той легкости, с которой ей дается жизнь, и благодарить бога за эту радость от простого существования. Приходить в полупустой храм, кланяться и креститься, закрыв за собой тяжелые двери.