Письма к отцу

Дочь обнаружила католический костел неподалеку от города и неуверенно в него заглянула. Там ее принял священник, познакомил с другими детьми-прихожанами. Соседка стала ходить туда – «в гости» – каждое воскресенье. С детьми-прихожанами ей было скучно, но молиться нравилось – она становилась на колени перед иконой Девы Марии и шептала обо всем, чего ей бы хотелось: пятерку в четверти по геометрии, розовое платье, чтобы брат не тягал ее за волосы, чтобы отец вышел из запоя, хорошо сдать ЕГЭ, поступить и уехать навсегда из Смоленска.

Когда соседка рассказала священнику из Смоленска о переезде в Москву, он посоветовал ей ходить в московский храм – в собор Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Соседка не могла сдружиться с однокурсниками, они считали ее странной, не очень умной и смеялись над теми банальными, но непосредственными наблюдениями, что она высказывала на парах по классической и современной литературе. Поэтесса нашла друзей в католическом храме – среди тех, кого тоже не принимали в обычной жизни, но могли принять здесь, в молодежном оратории, после мессы на русском языке. Поэтесса чувствовала себя своей в этом храме – в нее влюбился язвительный католик, тридцатилетний девственник, который два года провожал ее до общежития и не думал о том, что до свадьбы может быть секс. Секса и не было – поэтесса рассталась с этим, заинтересовавшись другим, тем, что собирался в монастырь, писала тому, другому, письма и говорила о том, как нуждается в его защите. Поэтесса – всегда и везде – искала защиту.

Соседка звала ее с собой в католический храм. Она ходила – с соседкой. Ей не нравились люди, которые оказались в молодежном оратории, – она сознавала, что это сборище тех, кто в реальной жизни оказался лишним: смешливая девушка в длинном закрытом платье, повторяющая «я крейзи, поэтому никто не хочет со мной дружить»; язвительный еврей – короткостриженный, в очках, с кривыми зубами, подшучивающий над тем, что она не девственница и любит вечеринки; двадцатичетырехлетний парень с круглым лицом и розовыми щеками важно говорящий о том, что нужно быть скромной, что стыдно женщине высказывать собственное мнение, что необходимо жить по заповедям и каждый день ходить на мессы. Круглолицый работал историком в школе и рассказывал о том, какие нынче симпатичные одиннадцатиклассницы. Когда она отозвалась на его монолог недоумением, он ответил, что ей кажется это возмутительным, потому что она дожила всего лишь до девятнадцати, в двадцать четыре – много позже – она поймет, что мужчина должен воспитать женщину с малых лет, только тогда в современном мире она будет добродетельной. В оратории был тридцатилетний мужчина с сальным взглядом – он внимательно наблюдал за тем, как ее соседка ест шоколадную конфету, и сказал, что она слишком эротично ее облизывает, попросил быть скромнее – так не облизывать. К этому мужчине льстилась активистка – так она для себя ее назвала – блондинка с быстрыми движениями рук и тела, которая играла на гитаре, вязала, плела браслеты из мулине, стыдила остальных девушек тем, что они ничего не умеют в быту и замуж их никто не возьмет.

Она наблюдала за этими людьми, этим людям не нравилась ее роль наблюдателя, они хотели сделать ее объектом – давали задания кого-то позвать, принести гитару, расставить тарелки, помыть посуду, рассказать о том, откуда она и как познакомилась с поэтессой. Она думала, что эти люди карикатурны. Она боялась, что, если напишет какой-нибудь рассказ – с натуры, – опишет каждого из этих людей, читатель скажет, что таких людей не бывает, она все выдумала, и закроет произведение на середине.