Письма к отцу

Он спрашивал, откуда она родом, она вспоминала о Ростовской области. Он говорил, что всегда уважал Шолохова и Чехова, что ее область славится чуткими людьми. Она сказала, что сомневается в чуткости Шолохова, он с усмешкой ответил, что хорошо, что сомневается только в чуткости, ведь многие сомневаются в существовании Шолохова. Она хотела рассказать о том, как Шолохова любил и уважал ее отец, но преподаватель посмотрел на часы и занервничал – у нас начинается заседание кафедры через пятнадцать минут, заговорились мы с вами, до свидания, до встречи. Она подумала о том, что в их институте было много преподавателей, которые любили произносить длинные речи, преимущественно о себе, и вряд ли вот так сорвались бы, в середине разговора, ограниченные временем. Ей казалось, что с тем преподавателем она никогда не может поговорить до конца, потому что он постоянно срывается, убегает, спешит.

Глава седьмая Распределителю детей

В детстве она видела Кремль только на старых фотографиях. Она родилась в Москве и находилась в ней до четырех лет, но никогда не оказывалась около Кремля. Когда они жили в Ростовской области, слова «Москва» и «Кремль» были для нее защитой от внешнего мира. Она представляла Кремль таким – черно-белым, с фотокарточки, на которой изображен ее молодой – счастливый – отец. Она перестала верить в существование Кремля, когда отец умер, – будто, исчезнув из ее жизни, он забрал с собой абсолютно все: собственные мечты, воспоминания; все, что его окружало, – людей, животных, улицы, вещи, достопримечательности.

Она приехала в Москву с братом и мамой – в очередной раз, к родственникам со стороны матери. Мама не планировала вести их к Кремлю, но она – тринадцатилетняя – настояла. Она увидела Кремль и Мавзолей впервые в жизни. Она нервно сглотнула слюну и испытала странное чувство – свободы и принуждения. Как будто бы эти здания к чему-то ее обязывали, но она знала, что ничего им не должна, что они с мамой и братом уедут в Ростовскую область и больше не вернутся туда, где папа стоял на фотографии, случайно обнаруженной ею в семейном архиве.

Она не верила, что Кремль существует. Мама захотела сфотографировать ее и брата на фоне Кремля на отцовский фотоаппарат. И она, и брат отказались фотографироваться.

Через два года она приехала в Москву – в одиночестве. Она сдавала вступительные экзамены в Литературный институт – творческий конкурс, эссе, собеседование. Она знакомилась с поэтами и музыкантами из регионов, которые тоже были абитуриентами и звали ее провести время с пользой – гулять всю ночь на Красной площади. Она отказывалась, но все равно оказалась там ночью – накануне зачета по современной литературе – с бутылкой вина, спрятанной в чужом рюкзаке, – с устрашающей тенью памятника маршалу Жукову, в новых туфлях, стерших в кровь ноги, с собеседниками, которые представляли собой легкость, – они приехали в плацкарте из Питера, с гитарой и почти без денег – на те, что они скопили, не заплатив за белье, укрываясь курткой, купили дешевое вино; сидели в теплом октябре на прохладной брусчатке и разговаривали – сначала полушепотом, потом – почти кричали. «Каким свободным и счастливым ощущаешь себя в этой странной стране!» – сказал один из ее знакомых, француз по отцу и русский по матери, вернувшийся несколько лет назад из Парижа. Через два месяца они встречали новый – 2010 – год.

С братом и мамой они приезжали в Питер. Мама уходила в гости к подруге, брат шел в кинотеатр – смотреть «Гарри Поттера», она – в одиночестве – гуляла по книжным. Она любила Питер, город, в котором абсолютно все было лучше, чем она, – город делал окружающих людей красивыми, потому что ему, городу, нужно было соответствовать – надевать лучшие вещи, наносить необычный макияж, садиться на набережной Фонтанки в наушниках с книгой, ходить в легких платьях на свидание с городом. Она никогда не ощущала этот город своим, но завидовала тем, кто мечтал туда переехать, тем, кто не был в нем лишним, а органично в него вписался. Стильные студенты собирались около университетов, курили сигареты рядом с барами, женщины толкали коляски, прогуливаясь по паркам, мужчины с портфелями куда-то спешили. Она переживала из-за того, что оказалась в их мире обычным наблюдателем, заурядным подростком без цели и без смысла, без друзей, детей и возлюбленных. Она покупала книгу и читала ее в парке, но не могла сосредоточиться на строчках – вслушивалась в то, что говорили на соседних скамейках. Молодые люди обсуждали артхаус и модных питерских поэтов, она думала о том, что если окажется в Питере студенткой, то не сможет поддержать разговор, потому что ничего не понимает ни в артхаусе, ни в модных питерских поэтах.