Письма к отцу

Когда друга все-таки увольняют, он звонит ей – в истерике. Говорит, что продаст отцовскую квартиру – у него ведь недавно умер отец – и уедет в теплую страну, где каждый день будет фотографировать экзотических птиц и накуриваться до беспамятства. Она приезжает к нему в день, когда в Париже горит Нотр-Дам. Он рыдает у нее на плече – сначала из-за работы, потом из-за горящего собора – он хотел попасть туда на литургию с одним парнем, можно сказать, его родственной душой. Он успокаивается и идет в магазин за вином – упрашивает уставшую продавщицу в крошечном магазине продать ему без паспорта и через десять минут после одиннадцати. Продавщица продает, он – довольный – тащит бутылки домой, наливает ей в бокал гранатовую жидкость…

«Слушай, а ты сама-то что-нибудь пишешь? Тебе надо писать, иначе какой смысл жить, если не писать», – его язык заплетается, она смотрит на него ласково, думает о том, что зря его уволили из издательства и зря умер его папа, ведь он – ее друг – такой хороший человек, не должно быть у него в жизни ничего плохого, все только самое хорошее.

Она отвечает, что пишет только письма отцу, но это никакое не художественное произведение, так, баловство, чтобы занять время и унять тревожность, все-таки она очень по отцу скучает и часто ощущает себя одинокой и нелюбимой, а когда папе пишешь, то думаешь, что не такая уж и одинокая и совершенно точно – любимая. Ведь если тебя однажды полюбили, значит, что-то в тебе было хорошее, значит, еще кто-нибудь полюбит. Друг обнимает ее, трет кулаками глаза, то ли заплаканные, то ли пьяные, то ли усталые, но, кажется, все вместе. Просит: «Прочти мне письма». Она отказывается – они же отцу только, не для людей. Друг говорит: «Прочти мне как бывшему издателю, умоляю, если бы меня не уволили, я бы точно тебя издавал». Она смотрит на друга – жалостливо, умилительно – и начинает читать письма – с первого до последнего. Друг слушает ее внимательно, боясь шелохнуться, иногда всхлипывает и дотрагивается до ее ноги, а потом – на самом последнем письме – засыпает. Она убирает пепельницу с незаправленной кровати, кладет голову друга на подушку и укрывает его одеялом.

Часть восьмая

Когда мне было пять, я в подробностях представляла исчезновение близких. Тело расслабляется, глаза замирают, останавливаются наручные часы. Об этом мне рассказали в детском саду, – когда сердце человека перестает биться, его наручные часы останавливаются. Мне подарили наручные часы. Однажды они остановились – села батарейка. Я ничего не почувствовала. Я не боялась собственной смерти.

Когда мне было десять, я загадывала: допрыгаю до конца нарисованных мелом на асфальте «классиков» – спасу всех от смерти. Нарисую как можно больше восьмерок в тетрадке по математике – дарую всем вечность, потому что восьмерка значит бесконечность. Четыре плюс четыре – мой любимый пример. В остальных – сложных, тех, которые не могла решить, – всегда выходила восьмерка. А иногда – и три восьмерки.

Глава первая

12 января 2006 года