Несколько лет назад я преподавала литературу детям в детских домах. Мне нравилось туда приходить из-за запаха борща, тянущегося из столовой, из-за странного уюта, который был в гостиной, где они собирались все вместе и смотрели фильмы, из-за заинтересованных глаз, направленных ко мне, когда я рассказывала им об истории создания разных произведений, из-за резкого поднятия рук после «точно, я знаю!», сказанного на выдохе, хотя я просила руки не поднимать, а говорить тогда, когда вздумается, и не садиться за парты, а пристраиваться рядом – на полу или на столе. Я ненавидела дисциплину и школьные уроки.
Я любила, когда дети приходили ко мне со своими стихами, рассказами, сказками. Мне нравилось сидеть с ними часами – после занятий – и разбирать их произведения. Я ощущала себя нужной, я чувствовала, что эти дети мне необходимы, я знала, что преподавание, этот обмен опытом может дать бесконечно много и им, и мне.
Мы никогда не говорили об их сиротстве, они никогда не жаловались мне ни на родителей, ни на бабушек и дедушек. Иногда рассказывали о братьях и сестрах, которые оказались в других детских домах и с которыми они иногда встречались. Их сиротство было естественным, так же как естественна моя утрата тебя, как естественны мои знакомые, выросшие в полных семьях или в тех, где не было отца.
Эти дети выросли – им выдали квартиры. Некоторые из них поступили в университеты, некоторые нашли работу ради денег – стали официантами, барменами, секретарями. О некоторых никому не известно – ни воспитателям, ни бывшим друзьям, – канули в Лету. Но я все равно каждый раз радуюсь, когда мне пишет ребенок из прошлого – рассказывает, как у него дела. Некоторые просят денег – деньги я не даю, говорю, что могу заказать доставку продуктов. Они сразу перестают просить.
«Мне очень нравилось читать с вами книги. Особенно хорошей оказалась та, где мальчик-инвалид смог сесть на лошадь. Я часто вспоминаю о том, как вы сказали, что ребенок не ощущает себя калекой, называть его калекой придумали взрослые и именно от них – взрослых – все проблемы, от их желания все называть», – написала мне сегодня моя бывшая ученица. Я находилась в сентиментальном настроении и расплакалась от этого письма. Заскучала по своей прошлой – не слишком налаженной, но очень счастливой – жизни, по первым преподавательским опытам, по презрению к «взрослым». Сейчас, кажется, я сама стала взрослой, но совсем этого не чувствую. Хотя я полюбила все называть и объяснять через названия – уже несколько лет я хожу к психологу, она знает очень много названий, я у нее этим названиям учусь.
Удивительно, что как преподаватель я часто слышу благодарности от выросших детей. Дети, ставшие взрослыми, вспоминают, что именно им понравилось на уроках, а я не всегда помню эти моменты – они удались как-то случайно, я их не планировала. Я тоже с благодарностью и нежностью помню чужие уроки – я была ученицей и студенткой. Но больше трепета у меня вызывают твои ученики и студенты, которые рассказывали мне о тебе то, чего я никогда не знала и знать не могла. Сколько их, этих учеников, осталось после тебя? А сколько моих – останется после меня?
Невероятно.
