Письма к отцу

Они забрали фотопленку из проявки. Проявка фотографий была не в отдельном помещении, а на первом этаже азовского краеведческого музея, самого лучшего и самого красивого в мире, так считал он и так думали его коллеги. Он спросил, чего хотят его дети – сходить в библиотеку и выбрать книги на лето или прогуляться по музею и посмотреть на мамонта? Дети хотели и того, и другого, он сказал, что это правильное решение и что они постараются все успеть. Ему нравилось, что его дети не уставали и были благодарны. Он боялся, что они неискренни в отсутствии усталости и присутствии благодарности, но ничего не мог сделать с тем, что он все-таки авторитетный отец, не друг, не товарищ, не сообщник. Никто из его детей ни разу при нем не расплакался, ни разу не проявил свободу и своеволие – его это смущало, но – признаться честно – очень нравилось.

Он показал детям фотографии после того, как они прогулялись по музею, взяли библиотечные книги и сели на скамейку в летнем парке. Скамейка была под дубом – он рос здесь, наверное, уже больше ста лет. Он думал о том, что тоже хотел бы жить столько лет, сколько прожил этот дуб, потому что такие дни, как сегодняшний – великолепны, они нужны для того, чтобы жить и жизнью наслаждаться, жизнь очень красива и намного лучше смерти. Он завидовал молодости собственных детей, тому, что у них завтра – первого июня – начнутся летние каникулы, что для них это будут длинные, наполненные множеством событий, дни, о которых они, возможно, в старости и не вспомнят. Он решил, что вспомнит за них – в их старости.

Глава третья Никто никогда не будет в безопасности

Одиннадцатого сентября 2001 года отец был жив. Двадцать третьего октября 2002-го отцу оставалось жить недолго, но ни она, ни он об этом не знали. Терроризм стал новой реальностью, но тогда – для него и для нее – только на экране. Сериалы эпохи нулевых не могли конкурировать со срочными включениями – вся семья, сидя на уютном диване, с ужасом наблюдала оцепленные здания и людей, обвешанных взрывчаткой, готовых умереть и забрать с собой других.

Она смотрела на дрожащие руки матери, у которой в Москве жили сестра и брат – мать звонила им по стационарному телефону от соседки, узнавала, не находятся ли ее близкие рядом с Дубровкой, и советовала быть осторожнее. На теракт в США их маленький городок отозвался хладнокровнее и равнодушнее, но не без вздохов и панического – еле сдерживаемого – страха.

Отец относился ко всему с усмешкой, она не могла понять, надуманной или настоящей. Дети редко могут отличить настоящую эмоцию на родительском лице, разобраться в том, что ощущают другие, в том, что могут чувствовать они сами. Отцу казалось, что все это – далеко, в Москве и Нью-Йорке, не рядом с ними. Чудо маленьких городов в том, что все катастрофы и события случаются не с их жителями, а с другими – неведомыми, многочисленными – людьми.

Москва находилась в оцепенении после убийства террористов и смертей заложников – в трауре. Погибли дети. Страна превратилась в минуту молчания, в поток слез, слов, свечей, фотографий и детских игрушек. Она вместе с матерью и отцом наблюдала за этим по телевизору – видела вереницу гробов, зрительный зал с навсегда уснувшими в красных креслах смертницами, труп Мовсара Бараева, она знала, как его зовут, потому что слышала это имя и в школе, и дома – ее первая учительница не стеснялась обсуждать с третьеклассниками то, что волновало всю страну.

С первой учительницей проходили Вторую мировую войну, которая в России называется Великой Отечественной, потому что Великая и потому что Отечественная, так объяснила им первая учительница.

Папа рассказывал ей о Великой Отечественной с самого детства, показывал фотографии погибших родственников и знакомых, брал с собой, когда ездил на могилу неизвестного солдата – останавливал машину в хуторе неподалеку от соснового леса, давал ей в руки две гвоздики, открывал автомобильную дверь, смотрел, как она кладет гвоздики рядом с крестом, как читает надпись на табличке – «Воинское захоронение. Захоронен 1 человек, фамилия неизвестна». Он рассказывал о том, что таких могил в Ростовской области и в огромной России – множество, что около каждого хутора есть кто-то, кого похоронили, кто-то, чьего имени мы не знаем.

Он возил ее на азовскую площадь Победы, к мемориалу «Павшим на Родину». Рассказывал, что эти гранитные стелы и Вечный огонь стоят здесь не просто так, что это память тем, кого замучили в концлагерях, тем, кто погиб при обороне Азова. В отцовском рассказе ее заворожило, что в памятнике сделали ниши для капсул с землей, взятой с мест боев Великой Отечественной войны. Земля – это очень важно, земля хранит память, земля обволакивает и баюкает тех, кто в ней лежит. Ей было спокойно за этих умерших, потому что они связаны с землей, земля о них заботилась.

Папа никогда не говорил о Хиросиме и Нагасаки, а первая учительница неожиданно рассказала.