Они приходили в больницу почти каждый будний день. Мама забирала ее из школы, потом брала за руку, и они шли в больницу – к отцу. Ей не хотелось туда идти, она мечтала оказаться дома и увидеть папу в привычной обстановке – без капельниц, дрожащего и шумящего лифта с кнопками, которые в этой больнице никто не догадался поджечь, и они выглядели как новенькие.
Она проводила много времени в холле – там запах медикаментов казался не таким сильным и можно было читать книгу, наблюдая за тем, как на диваны, вздыхая, усаживаются люди, аккуратно положив рядом костыли, как бережно гладят руки этих людей родственники, как много во всем больничном мире тоски и любви.
Она знала, что вряд ли будет старой и немощной, и не могла поверить, что когда-то посетители этой больницы тоже были девятилетними, тоже – с жалостью, нежностью и отвращением – смотрели на инвалидов и стариков, тоже думали о том, что впереди – целая жизнь, наполненная приключениями и радостью.
Она смотрела вглубь коридора из холла. Коридор – узкий, лакированный, звонкий, бесконечный – навевал тоску и желание сбежать. В конце коридора шел отец – в непривычных тапках, не домашних, купленных специально для этой больницы, с чужой походкой, медленной, аккуратной, с новой улыбкой – осторожной и виноватой. Отец приближался к ней, отец хотел ей что-то сказать. Она спрятала глаза в книге, не ответив на его рассеянный взгляд. Всякий раз, когда – через десять, пятнадцать лет – она вспоминала о смерти отца, умершего не в этой больнице, но потом, без нее, в одиночестве, от страшного взрыва, она представляла его таким, каким обнаружила в этой пахнущей старостью и смертью больнице. Ей было невыносимо, что она не ответила тогда на этот рассеянный взгляд.
На похоронах отца она вспомнила об этой больнице. Вспомнила о том, что многие жители их маленького города в таких пахнущих медикаментами, звенящих дрожащими лифтами больницах родились. Решила, что они в этих больницах и умрут. Из этих больниц будут звонить родственникам и сообщать об их смерти. Возможно, кого-то в этих больницах будут отпевать, но такое случится вряд ли – скорее, их тела отправят домой, а отпевание произойдет во дворе их дома. В их маленьком городе отпевают прямо в домах – если они частные, или в подъездах, если они многоквартирные. Если в частном доме присутствует смерть, то калитка не запирается, открывается настежь, чтобы туда мог зайти каждый, кто захочет – помянуть, посмотреть на мертвеца.
Она рассматривала мертвое тело отца и вспоминала о том, что они с братом иногда забывали запереть калитку их частного дома. Эта распахнутая калитка напоминала о смерти всякому, кто случайно около нее оказывался. Потом, когда страх смерти стал для нее постоянным спутником, товарищем, другом и врагом, она следила за тем, чтобы калитка была плотно заперта, чтобы не навлечь, не накаркать, не впустить в дом эту смерть.