Письма к отцу

Андрей Платонов – в мятой рубашке, с пухлыми губами – читает нежными голубыми глазами, острыми пальцами перебирает журналы и газеты с каждой рецензией. Он не понимает, почему товарищ Сталин так с ним поступил, – да, в коллективизации есть перекосы, перегибы, как говорится, но это же повод исправить несовершенное и вместе – вместе – идти к прекрасному миру, новому, как мыслится, миру – дивному. Он пишет Сталину письмо – аккуратным почерком, на сплошной – не разлинованной – бумаге. Буквы выходят красивыми, круглыми.

«Перечитав свою повесть, я многое передумал; я заметил в ней то, что было в период работы незаметно для меня самого и ясно для всякого пролетарского человека – …дух иронии, двусмысленности, ложной стилистики и т. д. ‹…› Зная, что вы стоите во главе этой политики, что в ней, в политике партии, заключена забота о миллионах, я оставляю в стороне всякую заботу о своей личности и стараюсь найти способ, каким можно уменьшить вред от публикования повести "Впрок"».

Сталин не ответит Андрею Платонову. Не позвонит ему – как звонил Пастернаку и Булгакову. Платонов и здесь окажется без внимания отца – «отца народов».

Сиротство для Саши Дванова завершается победой над смертью, смерть для сироты – самый страшный враг, потому что именно она сделала сироту сиротой. Андрей Платонов побеждает и хаос – он гармонизирует реальность Саши Дванова. Мир для чуткого сироты становится родным, потому что он выбрал это родство, родство создается из нежности – сочувствия к окружающему миру, сострадания к ближнему.

«Дванов лежал в траве Чевенгура, и, куда бы ни стремилась его жизнь, ее цели должны быть среди дворов и людей, потому что дальше ничего нет, кроме травы, поникшей в безлюдном пространстве, и кроме неба, которое своим равнодушием обозначает уединенное сиротство людей на земле».

Глава вторая Светлана

Между мной, зрелой, тридцатилетней (можно ли называть тридцатилетие зрелостью?), и отцом, умным, осознанным (он не дожил до глубокой старости, но, кажется, понял о своей жизни многое лет в пятьдесят), – огромная пропасть. Он – представитель другого поколения, которое следовало по пятам за шестидесятниками, уже не слишком доверяло советской власти, но относилось к ней почтительно – как к старшему родственнику, к которому необходимо проявить уважение, хоть тот многое упускает в современности, пытается запретить, но мы, молодые, находим лакуны – крутим ручку радиоприемника, настраиваем «Голос Америки» и «Свободу»[22]. Папа знал людей исключительно советских, другие, постсоветские, еще не проявили себя при нем. Он преподавал поколению перестройки, тем, кто дорвался до свободы слова, до стилистических экспериментов в литературе, до осознания бесконечной – вечной – пустоты, до разрушения авторитетов. Папа относился к ним со снисходительным вниманием – ему казалось, что те, кто родились в восьмидесятые, не познали настоящей жизни и веры в настоящую идею. Студенты, которым в эпоху перестройки было лет двадцать, смотрели на папу как на строгого преподавателя, основательного директора, обаятельного и справедливого человека в советском костюме. Они боялись спорить с отцом о политике, политика их и не интересовала – они хотели как можно скорее пережить несколько пар, чтобы потом оказаться в клубе, кинотеатре или на концерте любимого исполнителя.

В девяностые к папе приходили другие студенты – те, что мечтали вернуть коммунизм, те, что поддерживали его веру в Зюганова как в достойного президента. Ростовская область, как и другие южные области России, в девяносто шестом считалась «красным поясом», многие из тех, кто ходил на папины лекции, ностальгировали по «порядку» и «целомудренности» Советского Союза, многие ненавидели Ельцина и читали газету «Советская Россия», игнорируя остальные – а их, остальных, было достаточно – и «Независимая газета» (папа знал, что она принадлежит Березовскому), и «Сегодня» (контролирует Гусинский – этого никто не скрывает), и «Московский комсомолец» (за нее отвечает Юрий Лужков).

Я подписана на разные СМИ – и на те, что считаются независимыми, они заблокированы в России, но открываются через VPN, и на те, что подконтрольны государству. Я информационный маньяк – меня интересует то, как информация подается, как освещается в различных источниках. У каждого СМИ есть телеграм-канал, у меня больше двадцати телеграм-каналов разных СМИ. Благодаря новой эпохе мессенджеров мы можем не тратить деньги на несколько газет, можем не ждать утра, чтобы узнать новости, но что-то мне подсказывает, что, будь у моего отца доступ к телеграму, он был бы подписан на один-единственный канал – на тот, которому однажды доверился.

В прошлом году я встретилась с девочкой Светой, Света стала моей подругой. Мы познакомились в Смоленске на писательском семинаре – оказалось, что Света родилась в Ростове-на-Дону и прожила там всю жизнь. Я поняла это еще до того, как увидела ее, – нам заблаговременно прислали тексты для обсуждения на семинаре. Свету обсуждали первой.