Письма о русском экзистенциализме

Мы в нашей переписке обсуждаем отнюдь не схоластические проблемы, не случайные темы. И в последнем письме в связи с вопросом о связи Бахтина с философией Серебряного века я, по сути, поднимаю тему великого эпохального поворота: в ХХ веке пришла к концу христианская эра и обозначилось начало нового культурного эона. Какой бы конкретный Дух ни заступил на место Христова Духа, это будет Антихрист – тот, кто воцарится вместо Христа. Книга Бахтина о Рабле поэтому эпохальна: в ней описана карнавальная революция – свержение Царя Вселенной Христа. Выход в свет этой книги оказалось то ли пророчеством, то ли инициированием реальных событий. И вот, ныне мир уже охвачен духом карнавала, с чем, думаю, согласится каждый пользователь Интернета. И мне не хочется расставаться с темой «Бахтин и Серебряный век». Я попытаюсь конкретизировать ее сопоставлением воззрений Бахтина и религиозного мыслителя, который Бахтину в ряде моментов ближе других – Николая Бердяева. Пускай они встретятся у меня на почве жгуче интересной для обоих проблемы: конечно, это творчество Достоевского.

Именно Достоевский был, как пишет Бердяев, «духовным первоисточником» религиозной философии Серебряного века, вставшей «под знак Достоевского», ибо писатель открыл «огромный новый мир» – мир, вступающий в апокалипсическую катастрофу[239]. Бахтин также рассуждает о Достоевском в панегирических выражениях, когда именует его «одним из величайших новаторов в области художественной формы», создавшим «как бы новую художественную модель мира» и открывшим «новые стороны человека и его жизни»[240]. Как видно, Бердяев сосредоточился на глубинно – содержательной, а Бахтин – на формальной стороне новаторского творчества Достоевского. Коррелируют ли между собой эти две концепции, или же они абсолютно самостоятельны? – Мой тезис таков: интерпретация Бахтиным творчества Достоевского – это формализация бердяевской трактовки, ее перевод на категориальный язык теории литературы. Ни разу не упомянув Бердяева в своих текстах, Бахтин тем не менее вдохновлялся именно его герменевтикой. Но работы Бердяева стоят на фундаменте толкований Достоевского Львом Шестовым, Мережковским, Вяч. Ивановым. За главными трактатами Бердяева о Достоевском («Откровение о человеке в творчестве Достоевского», 1918 г., и «Миросозерцание Достоевского», 1923 г.) просматривается вся предшествующая герменевтика Серебряного века («Достоевский и Нитше» Шестсова, 1902 г., «Л. Толстой и Достоевский» Мережковского, 1900 – 1902 г. и др.). Потому и бахтинская книга о Достоевском соотносится со всем Серебряным веком. Тем полновеснее и острее оказывается наша тема! – Но прежде чем вплотную подступаться к ней, позволю себе небольшое сопоставление учений Бердяева и Бахтина, которого также считаю экзистенциалистом.

1. Два экзистенциализма

Бердяев основал дело своей жизни на свободе, в чем он признаётся в итоговой – 1940-х гг. – книге «Самопознание». Освобождение от вериг православия он пережил как светоносное откровение (об этом также рассказано в «Самопознании»), – и именно опыт свободы был положен в основу бердяевского экзистенциализма. К категории свободы восходят все ключевые концепты Бердяева, – прежде всего творчество. Мыслитель проблематизирует безосновную свободу, признаёт одновременно свободу благодатную. Именно свобода, по Бердяеву, есть божественное начало человека. Творчество, как актуализацию богоподобной свободы, Бердяев считал новым, открытым именно им, путем к Богу. Существование человека, согласно Бердяеву, это трансцендирование «я» в творчестве. Бердяеву напряженное внутрьпребывание удается соединить с устремленностью вовне; его сознание подобно мощному прожектору, непрерывно продуцирующему луч несколько люциферической свободы. Вообще свобода – это центробежное начало человеческого духа, размыкающее его границы, предвещающее встречи и открытия, обогащающее и развивающее.

Если философия Бердяева – это экзистенциализм свободы, то Бахтин, в юности замысливший учение о нравственном бытии человека, истоком его избрал ответственность. Первой стадией экзистенциализма Бахтина стала философия ответственного поступка. Но ведь затем он создал учение о диалоге свободных субъектов, а затем – концепцию «карнавальной» – «божественной свободы»[241]? Так из какого же зерна прорастает бахтинский экзистенциализм – из зерна свободы или ответственности? Отличен ли он по типу от экзистенциализма Бердяева? Попробую сопоставить эти воззрения в самих их глубинных началах.