Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну.

Я уже могу подробно описать тебе, какого труда стоило мне дело жителей Бетики. (2) Было оно запутанным, разбиралось неоднократно и с исходом весьма разным. Почему разным? почему неоднократно?

Цецилий Классик, гнусный и явный негодяй, действовал в Бетике как насильник и вымогатель. Он был там проконсулом в том же году, что и Марий Приск в Африке. (3) А родом они были — Приск из Бетики, а Классик из Африки. У жителей Бетики и появилась поговорка (беда часто делает людей остроумными): «записал в расход зло и занес его же в приход». (4) Но Мария обвиняло много частных лиц и только один город, на Классика обрушилась целая провинция327. (5) Его избавила от осуждения смерть, случайная или добровольная; чести она ему не принесла, но загадала загадку: можно было поверить, что он захотел уйти из жизни, ибо оправдаться не мог, но удивлялись, как человек, не стыдившийся дел позорных, решил смертью избавиться от позорного осуждения.

(6) Бетика, тем не менее, настаивала на обвинении умершего328. Такой случай предусмотрен законом, но закон давно уже не применялся и теперь, после долгого перерыва, опять обрел силу. Жители Бетики вдобавок обвиняли поименно помощников и прислужников Классика и требовали расследования каждой жалобы.

(7) Защищал Бетику я и со мной Лукцей Альбин329, оратор красноречивый. Я давно уже был расположен к нему, как и он ко мне, а это общее дело заставило меня горячо его полюбить. (8) В славе, особенно литературной, есть нечто , [не любящее общения с другими] но между нами не было ни состязания, ни соперничества; оба мы одинаково старались не для себя, а для дела, такого крупного и важного, что сбросить с себя его бремя за одно заседание мы были бы не в силах. (9) Мы боялись, что нам не хватит ни дня, ни голоса, ни сил, если мы свалим в одну кучу все обвинения и всех подсудимых; что судьи не только устанут от множества имен и множества дел, но все перепутают; что влиятельность отдельных лиц330 предстанет в этой сумятице как присущая всем и, наконец, что люди сильные принесут как жертву искупления кого-то ничтожного и чужим наказанием ускользнут от собственного. (10) Покровительство и искательство особенно сильны, укрываясь под личиной строгости. (11) Мы приняли в соображение знаменитый пример Сертория: он приказал самому сильному и самому хилому солдату оторвать хвост лошади — ты знаешь остальное331. И мы увидели, что сможем одолеть многочисленный отряд преступников не иначе, как выхватывая по одиночке одного за другим.

(12) Решено было прежде всего доказать виновность Классика; от него удобно было перейти и к его товарищам и прислужникам: уличить товарищей и прислужников можно было только, если он виновен. Из них мы объединили с Классиком двух: Бебия Проба и Фабия Гиспана, сильных влиятельностью, а Гиспан еще и красноречием. С Классиком мы разделались легко и быстро. (13) Он оставил собственноручную запись: сколько получил и за что332; отправил какой-то своей подружке в Рим хвастливое письмо: «Победа, победа! явлюсь к тебе человеком свободным: я продал часть Бетики и уже выручил четыре миллиона».

(14) С Гиспаном и Пробом пришлось попотеть. Прежде чем заняться их преступлениями, я счел необходимым неопровержимо доказать, что пособничество есть преступление — иначе ни к чему было и обвинять пособников. (15) Они и защищались, не отрицая своей вины, а только умоляли сжалиться над их безвыходным положением: они провинциалы и вынуждены из страха выполнять всякое распоряжение проконсула. (16) Клавдий Реститут, мой противник, человек опытный, всегда настороженный и не терявшийся при любой неожиданности, говаривал, что никогда не был так ошеломлен и растерян, как тогда, увидев, что доводы его защиты, на которые он вполне полагался, перехвачены и выбиты у него из рук333. (17) Вот результат нашей тактики: сенат решил выделить из имущества Классика то, что было у него до проконсульства, и отдать это дочери, остальное вернуть тем, кого он ограбил. И добавлено: истребовать деньги, которые он уплатил кредиторам. Гиспан и Проб высланы на пять лет. Таким тяжким оказалось то, в чем раньше сомневались, преступление ли это вообще.

(18) Через несколько дней мы обвиняли Клавдия Фуска, зятя Классика, и Стилония Приска, бывшего при Классике трибуном когорты. Исход был не одинаков: Приску на два года запретили въезд в Италию; Фуска оправдали334.