Письма. Том I (1896–1932)

Еще на днях под ее председательством состоялся литературный банкет, привлекший более двухсот выдающихся представителей литературного мира Америки. За эту осень это уже второй столь многолюдный банкет, который своим многолюдством и значительностью участников представляет собою вещественное доказательство общественных симпатий и сотрудничества лучших представителей. Это уже не «Потёмкинская деревня», и Вы имеете полное право сказать неосмотрительному обвинителю об этих действительных фактах.

Не могу толком понять, в чем заключается сообщенная Вами терроризация Шклявера. Понятие террора настолько несовместимо с понятием культуры, что остается предположить, что существо обвинения в каких-то недопустимых приказах. Мысленно рассматриваю все десятилетие учреждений наших в Америке, всю работу в Брюгге, всю деятельность Парижа, работу Риги и других мест. Может быть, я чего-то не знаю, но то, что мне известно, совершенно далеко и от «Потёмкинских деревень», и от террора. Хотелось бы знать точнее, какие именно во множественном числе приказы могли бы кого бы то ни было терроризировать. Иначе ведь такое сильное определенное выражение и не нашло бы места. Вы видите, насколько неукоснительно я ищу лучших решений, и потому всегда благодарен за самые точные сообщения. Только исчерпывающая фактичность сообщений может оберечь от всяких нежелательных последствий недоговоренности. Там, где что-то мне неясно, там дружески и спрашиваю Вас пояснить мне определенно.

Г. Шклявер пишет мне о желательности поднесения Папе[1334] второго альбома моих религиозных картин. Если всеми это признается полезным и желательным, то можно начать об этом думать и подбирать соответствующие фотографии. Очень жаль, что по местным условиям нельзя достать удовлетворительные снимки нескольких последних картин. Но если бы Вы сочли это действие полезным, прошу Вас сообщить мне об этом, чтобы заблаговременно оформить содержание альбома. Уже неоднократно упоминал я о моем благожелательном отношении к прелатам. Надеюсь, что мой взгляд о полезности постепенного приближения к кардиналам Франции и Бельгии встречает Ваше сочувствие. Если бы нет, то не сочтите это какой-либо терроризацией и дружески напишите мне Вашу точку зрения. Всякое понятие террора настолько противно мне, что даже случайное упоминание этого звериного состояния заставляет меня насторожиться. Самодеятельность, энергичная свободная работа на широких полях культуры есть приближение к истине. В свете этой истины никакой Потёмкин не дерзнет строить свои деревни. То, что Вы говорите о разрушении Центра, не имеет никакого приложения к будущему. Там, где упомянуто слово «культура», там никаких разрушений не должно быть и не будет.

Все мы крепко надеемся на выздоровление супруги Вашей и шлем Вам всем сердечный привет.

Душевно Ваш,

[Н. Рерих]

422 Н. К. Рерих — Ю. Славику*

1 декабря 1932 г. Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия

Ваше Превосходительство,

Генеральный секретарь нашего Европейского Центра в Париже д-р Г. Шклявер передал мне, что Вы хотите иметь мой автограф, и я с большим удовольствием выполняю Вашу просьбу.

В то же время мне предоставляется приятная возможность сердечно поблагодарить Вас за активную помощь по нашему Пакту во время Второй Конференции, проходившей в Брюгге. У меня никогда не возникало сомнений в том, что доблестная чехословацкая нация окажет искреннюю поддержку всем начинаниям, имеющим отношение к Культуре и Миру. И Ваши благородные действия еще раз подтвердили мое глубокое убеждение. Начиная с 1904 г. я имел самые приятные художественные и культурные связи с Вашей страной, и сейчас мне радостно с самыми лучшими чувствами вспомнить об этом еще раз.

Примите, пожалуйста, Ваше Превосходительство, мой сердечный привет.

Искренно Ваш,

[Н. Рерих]

423 Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 52

6 декабря 1932 г.[ «Урусвати»]

Дорогой Михаил Александрович,

Сейчас получено Ваше письмо от 24 ноября за № 17. Конечно, я согласен с Вами, как и всегда, по всем Вашим пунктам, а особенно радует Ваша приписка о том, что супруга Ваша наконец поправляется.