Письма. Том II. 1855–1865

Давно уже я получил и письмо, и посылки, посланные с монахами, именно 8 февраля. Но до сих пор мне не удавалось отвечать тебе, потому что 11 февраля я выехал из Якутска с тем, чтобы чрез Иркутск отправится на Амур, где находится брат твой Гавриил. Письмо пишу тебе, плывя по реке Амуру; а плывем мы по уже 15-й день; да до него плыли 6 дней по реке Шилке. Чрез неделю надеемся, если не будет препятствий, т. е. противного ветра, доплыть и устья оного. Оттуда я намерен, в начале июля, уйти на судне в Аян, а из Аяня опять в Якутск; а когда это письмо я отправлю к тебе — не знаю. Ты в письме ты твоем просишь меня научить спасаться. Ах, Пашенька! Сам я готов у тебя попросит совета — как мне спасаться. Давно уже начал учится, и все еще учу азы. Иногда, как будто кажется, дойду и до складов: смотришь — опять забыл старое, и опять снова за азы. А когда стану разбирать самое писание — Бог знает, и дойду ли еще до этого! Но сколько сумею, или лучше сказать, сколько припомню чужих советов и мыслей, касающихся спасения, скажу тебе. Ты говоришь, что нет у тебя смирения и послушания, и что ты ленива молиться Богу. Истинное смирение, милая моя, есть дар Божий. Следовательно, его нельзя иметь, когда хочется, его надобно достигать, а оно достигается тем, между прочим, чтобы никогда и нигде, и ни в чем считать себя выше других, — словом сказать, считать себя ниже всех. И потому не сметь какого осуждать, ни на кого не сердится, никогда не считать себя невинною или правою. Словом сказать — считать себя землею и пеплом, по которым не возбраняется ходить никому. Имея таковое смирение, послушание придет уже само собою. Ты ленива молиться, — вспомни, ты где находишься? В Борисовской. Следовательно, ты должна, всегда должна бороться с собою и со своею ленью. Не отчаивайся, если иногда и она тебя поборет, — ничего; только не лежи, а вставай. По крайней мере, употребляй все усилия вставать — и Господь, видя твое усердное желание встать, поможет тебе. Между тем, не думай и не мечтай, что здесь, на земле, можно дойти до того состояния, чтобы никогда не бороться с собою или с духом злобы. Нет! Здесь, на земле, не рай, не вечный покой, а поприще или школа. Ты говоришь еще, что ты не можешь преодолевать своего гнева. О, моя милая! Этот враг у тебя самый лютый и самый неутомимый и неотвязчивый, потому что он в твоем характере; т. е. ты от природы вспыльчива. Что тебе сказать на это? Тоже — борись сколько можно, налагай на себя зароки — после вспышки по несколько времени молчать и не говорит ничего, кроме того, чего требует должность, — а с позволения матери игуменьи, можешь не говорить даже и о деле по несколько времени. А более всего молись; а если кого оскорбишь во гневе своем, то проси прощения каждый раз по-монашески. Это весьма сильно искореняет гнев. Матери игуменье мой искренний поклон и благословение, а также и сестре Таифе, которая просила тебя написать о ней. Попроси их помолится и обо мне многогрешном. (Июня 6 дня) Ты удивишься, моя милая, что я пишу тебе с Амура и уже 27 августа. Что делать… Человек предполагает, а Бог располагает. До сих пор еще нет случая мне отправиться в Аян, и я живу у брата твоего, который с 13 июля протоиерей, по указу Св. Синода. Бог дал ему сына, а мне первого внука, Вениаминова, — который назван прежним моим именем — Иваном[24]. Он родился 1 августа вечером; я сам крестил его. Благодарение Богу! Он и мать его совершенно здоровы, и я тоже, и брат твой также. Слава Богу, Благодетелю нашему во веки веков! (27 августа, Амур). А еще удивительнее покажется, что письмо это заканчиваю 4 октября в Аяне, куда прибыл я 11 сентября и остаюсь здесь в ожидании зимнего пути. Потом поеду в Якутск. Я писал тебе, и не один раз, о том, чтобы ты поделилась твоими деньгами с братом и сестрою. Теперь скажу, что владей, что есть у тебя, потому что из имения Оленьки достанется и им; даже бы досталось и тебе кое-что, но я определил пять тысяч разослать по Греческим монастырям, на помин души ее с мужем. Это для них всего нужнее. Прощай, Господь с тобою!

Отец твой Иннокентий, А. Камчатский.

Октября 4 дня. 1856. Аян.

Преосвященный Иннокентий, дождавшись зимнего пути, выехал из Аяна 12 ноября, и 1 декабря прибыл в Якутск. «В этом переезде», пишет Владыка в своем путевом журнале, «еще в первый раз случились со мною неприятности замечательные. В одном месте, едучи при сильном ветре, повозочка моя опрокинулась несколько раз, что почти неизбежно в экипажах такого рода; но раз опрокинулась на камень — я ушиб бок довольно сильно. Потом едучи по Мае, по неосторожности проводника, повозка моя опрокинулась в полынью, к счастью тихую, в которой я пробыл около минуты, пока подоспели люди на помощь. И тоже — к счастью, что полынья была не глубока. Но слава и благодарение Господу, дивно хранящему меня во всех путях моих! Все прошло благополучно, бок болеть перестал уже с месяц, а платье вымоченное давно уже высохло, и все неприятное забыто». (См. книгу нашу Иннокентий Митр. Московск. М. 1883 г. стр. 378).