Письма Уильяма Берроуза

Нашими краями проезжал Поттер Так, крутой тореро. Едет в Нью-Йорк. Можешь познакомиться с ним, он устроился официантом в испанский ресторан «У Пабло» в восточной части Пятидесятых или Шестидесятых улиц. Зависать будет точно в «Сан-Ремо» или б закусочной «У Джо». Сам он не джанки, но косяк забить любит, к тому же корешится со Стэнли Гулдом. С корридой он завязал, после того как бык пробил ему легкое…

Посылаю тебе сто страниц «Интерзоны». Я едва успеваю записывать — текст идет быстро и сотрясает меня до костей, подобно черному урагану [384].

Если устанешь от Танжера, то, разумеется, можем все вместе отправиться в тур по Испании. Хотя сомневаюсь, что ты так скоро захочешь покинуть это местечко. А можем и в Южное Марокко смотаться, там зимой здорово. Или в Португалию — там я не был ни разу… Но на всякий пожарный повторю: арабов бояться повода нет. Бояться надо мексиканцев.

Рукопись целиком вовремя отредактировать не смогу, а кусками посылать смысла не вижу — прочесть ее надо залпом. К твоему приезду я, может быть, половину доделаю, хотя хрен его знает, на сколько страниц в итоге выйдет роман. Скажу лишь в самом конце — когда все допишется. Книгу словно бы диктуют, она сама из меня на страницы выходит.

В Мекнесе вынесли еще несколько смертных приговоров. «Истикляль» говорит: «Надо поддерживать порядок. Для Марокко сотрудничество с европейскими колонистами — вопрос жизни и смерти, поэтому всем иностранцам на нашей земле мы гарантируем покровительство. Те же, кто из страха за жизнь покидают Марокко, прискорбно ошибаются». И это заявляет партия националистов!

Счастливого Рождества, люблю,

Билл

Держи меня в курсе, когда соберешься в гости. Для Танжера визы не надо, а если ехать в Южное Марокко — да, пригодится.

1957

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Ни один мусульманин или еще кто, хоть одним глазом узревший истину Божью, никогда не посмеет больше жалеть себя. Есть лишь одна беда — не познать Бога.

[Танжер]

23 января 1957г.

Дорогой Аллен!

Рад, что ты наконец написал. Не устаю повторять тебе и повторю еще раз, медленно и разборчиво: ТАНЖЕР НЕ ОПАСНЕЕ ЛЮБОГО ДРУГОГО ГОРОДА. Уж я-то знаю, жил я много где. Лично мне внушают ужас мысли о пьяных отморозках на улицах, в парках и подземках Америки. В Танжере безопаснее, чем в Мехико. АРАБЫ НЕ ЗЛЫЕ… На моей памяти они лишь три раза напали на людей — поздно ночью, на пьяных. Да и то: забрали деньги и не покалечили. Арабы не нападают и не дерутся ради забавы, как американцы. Арабский мятеж — это праведный гнев, скопившийся в сердце народа, задроченного французскими колонистами. После зверств французских копов в южной зоне, бывало, оставались груды выбитых зубов и лужи пролитой крови. В Танжере с 1952-го, с тех пор, как здесь замочили одного европейца, мятежей вообще не было [385]. Сегодня бунт в Марокко — и уж тем более тут — случится навряд ли. Султан казнил мекнесских бунтовщиков с показательной жестокостью. Мол, подобное поведение официально не приветствуется и не покрывается… Так и передай Джеку: пусть не бздит и не порет херню.

«Интерзону» мне будто кто-то диктует, не успеваю записывать. Пришлю тебе то, что наработал, читать можно в любом порядке — разницы нет…

Я завершил свое религиозное обращение: я больше не мусульманин, не христианин. Однако именно исламу очень многим обязан, ибо НИГДЕ, КРОМЕ КАК ЗДЕСЬ, не приблизился бы к Богу. Сколько же впитанного от ислама мною пропущено через фильтр, так что даже сейчас ни слова на их отвратительном языке не слетит с моих губ. Займусь им позже, когда найдется свободное время. Поесть и потрахаться минутки нет…

Никогда прежде мне не удавалось познать даже частично душевное спокойствие — до тех пор, пока до меня не дошло истинное значение слов «на все воля Аллаха». Мол, расслабься, получится, не получится — не в твоей власти. И вот теперь, чего бы я ни пожелал, все сбывается. Хочу мальчика и вуаля, он стучится ко мне дверь. Подробно рассказывать не стану, все — в рукописи.

Как Люсьен? Его бы с исламом познакомить. Всех нас — особенно Джека — надо к нему приобщить. Перед расстрелом один из мекнесских бунтовщиков сказал: «скикут» [386], «так написано»… И помни: «Всевышний ближе к человеку, чем его сонная артерия» (из Корана)…

А сейчас надо заняться рукописью, придать тексту форму. Если сможешь, если успеешь — привези с собой копию проработанного тобою материала и еще одну оставь в Нью-Йорке. Я не переживу, если вдруг потеряю привезенные тобой наработки, потому как восстановить ничего не сумею. Очень часто после ночи труда не получается вспомнить написанное. Перечитывая рукопись утром, сам себе удивляюсь; роман пишется как будто во сне… Ничего пошлее в жизни я не читал. С этим письмом пришлю тебе часть рукописи, остальное — со следующим. К твоему приезду накатаю еще сотню страниц, которая заменит уже наработанный материал. Привет чувакам, всех люблю, но тебя — особенно.

Люблю, Билл