Письмо

Но даже и в тот момент я понимал, что мне вовсе нечего опасаться. Еще я на мгновение задумался о необычайности того, что происходило, ибо темнота, вся эта планировка, мои осторожные шаги и движения, шкаф, бывший разговор и ранний час – все это было не из моего привычного мира. Это были шаги по пространству другого космоса. Волнительное трепетное предвкушение, владевшее мною теперь, становилось все сильнее, достигая минутами состояния, которое все больше и больше походило на красивое пение, радостный голос которого облепил меня всего с ног до головы и тихо мерцал волшебным светом тысяч сидевших на мне светлячков. Это свечение и смешивалось с телесной усталостью, растворяя во мне всякое воспаление, исцеляя мышцы и расправляя кости; превращая меня в новое, непорочное создание, чудесным образом ободрившееся, но вместе с тем унявшее и умиротворившее собственное сознание.

Мне показалось, что шелк на спинке стула блестит, и, стягивая рукава кофты, я все думал о том, что под одеялом она совершенно без одежды, голая. Быть может, есть только трусики. Я наступил на ее тапочки, то и дело глядя, как она лежит, отвернувшись к стене, тихо, словно уже спит. На мне остались только трусы и отчего-то носки. Отворив край одеяла, я тихо лег в мягкую прохладу, которая покрыла меня нежно, протянувшись по ногам, ублажая в теле до сих пор скрытое напряжение.

Краешек ее спины остался не укрыт, и мне очень захотелось прикоснуться к ней, к ее коже; запах ее был совсем рядом и, словно невидимые руки, увлекал меня придвинуться ближе, но я все сдерживался и не решался…

–– Мягко как… – произнес я вслух и блаженно потянулся. В соседней комнате поворочалась Маша – сдержанно поскрипели под ее телом диванные пружины, или не пружины вовсе, а что-то совсем другое.

Глядя на ее спину, я ощутил еще одну волну возбуждения. Белье на мне показалось лишним.

–– Хочешь массаж?…М?…расслабляющий…, – прошелестел я, Катя молчала.

–– Ты спишь уже? – спросил я, перестав дышать и разглядывая ее волосы.

Глаза совсем привыкли к темноте, и все вокруг представлялось теперь хотя и затемненным, однако ясным. Я не контролировал себя и при этом после какой-то из множества наступивших минут мне ужасно стал даваться всякий шорох.

–– Я что-то опьянела, – неожиданно отозвалась Катя, словно жаловалась.

–– Так вот, показана лечебная процедура.

–– М-м…

–– Ложись на живот. У тебя есть крем?… Или молочко…

Она была не против массажа, я понял это по тому, как она перемежала молчание с пояснениями. И не только массаж, а всякого прикосновения, как и я.

На полке. Я вылез из постели в том направлении, куда она указала. На полочке у самой двери – нестройное косметическое ополчение. Я выбрал из самой серединки белую коробочку-цилиндр невысокого роста, повернул невесомую крышку и на мгновение поднес баночку к лицу, приятный аромат лизнул мне нос, дотянувшись кончиком до самого мозга.

–– Кокосовый, – объявил я, уже успев макнуть подушечки пальцев в эту бесподобную пахучую нежность.

–– Только немного! – поспешила сказать она, привстав на локтях.

–– Спокойствие! Только спокойствие! – решил я вспомнить Карлсона и залез поверх одеяла.

Одной рукой я подвернул его к себе, открывая ей спину, до тех пор, пока не уткнулся в светлый краешек трусиков, который все-таки был. А другая уже заскользила по Катиной спине, пересекла позвоночную ложбинку, ощущая, как плавится, истончаясь, крем, который я все активнее втирал осторожными движениями и которого было мало.

Вначале мои руки были совсем легки. Потом их напор окреп, и они стали повиноваться вовсе не мне, а собственной воле, а я был над ними. Оказалось, что у меня невероятно большие ладони. Они кусались, царапали, щипали и разминали – словно плавали лодками по молоку. Неощутимый уже кокосовый запах был по всей комнате, в каждом уголке. А я ласкал ее кожу, гладил непривычное тепло, проводил линии и делал широкие петли, порою сильно и нежно щипал и надавливал. Временами мне казалось, что я хочу причинить ей боль. Какую-то особую. И вместе с тем слушал, как она дышит, и как порою перестает дышать. Костяшками я утюжил поясницу, думая над тем, чтоб не оставить синяков, затем неспешно поднимался то по одной, то по другой стороне до самой шеи и плеч, иногда поправлял ей волосы…

Прямо подо мной, под слоем одеяла были ее ягодицы и бедра.

Порою ей было так хорошо, что в ней пробуждался голос. Я же во сто крат был блаженнее, и все больше мне хотелось непристойности, которая, однако, вовсе таковою не была. Хотелось ее обнять и прижаться к ней крепко, предчувствуя, какая от этого будет во мне радость и мир.

Минут через пятнадцать-двадцать я снова забрался рядом, перед тем чмокнув ее между лопаток – в знак окончания сеанса. Она сказала в подушку «спасибо» и что было очень приятно. Спустя еще несколько секунд, повернулась ко мне и в одно мгновение, прижавшись и обвив рукой, стала целовать меня в губы.

Окончательно ошалев от ее мягкого тела, я, наконец, потерял всякий стыд.