Письмо моим детям и детям грядущего мира

Выживание – это только длительная агония, делающая даже саму смерть неестественной. Ведь конец мучений не может совпадать с концом жизни, которая должна бы завершаться лишь тогда, когда все желания исполнены, а возможности исчерпаны – своевременно и в упоении полноты.

Мы без конца возвращаемся к одному и тому же утверждению: как только человек был вынужден превратить силу жизни в рабочую силу, вся жизненная энергия сосредоточилась на борьбе за выживание, которой правит жажда наживы. Качество жизни уступило место существованию в количественных показателях. «Быть» превратилось в «обладать». Постепенное оскудение жизненного потенциала выделило текущее и исчезающее время из всех остальных временных параметров – таких как то плотное время, что свойственно наслаждению, желанию, мечте, воображению, эмоциональной встряске.

Мы выживаем в веренице часов и дней, устремляющих нас к старению, упадку сил, наступлению небытия. Это время тоталитарное, а не живущее, это – истечение скорбной жизни. Как же бедны те, у кого нет иного богатства, кроме прошлого.

Если превыше всего ценить жизнь, поможет ли это отдалить неминуемую смерть? Тому, кто попытался, ответ не важен.

Живи так, словно никогда не умрёшь, и не отчитывайся ни перед кем!

Конец рыночной цивилизации сопровождается изменением перспективы. Мы хотим, чтобы перспектива жизни преобладала над перспективой смерти, которую навязало нам прошлое.

Мы – первопроходцы общества, основанного на новом союзе человека с его телом, с землёй, с природными стихиями и со всеми видами животных, растений и минералов. Мы заново изобретаем время.

Запрет определённых обычаев и поступков обусловливает этический волюнтаризм – стремление отойти от реальности – если он не сопряжён с попыткой построить наши общественные взаимоотношения из самого живого, щедрого, человеческого, что только в нас есть.

Наши желания, как бы они ни различались, цементируют это сооружение. Они неотделимы от сознания, которое их совершенствует.

Наш единственный прочный фундамент – это повседневное существование: то, чем оно является, и одновременно то, каким мы хотим его видеть.

Вот критерий, который должен стать нашей опорой и не допустить, чтобы такое понятие, как свобода, обернулось абстракцией, оторванной от реальности. Свобода Человека не есть моя свобода. Моя свобода – это не свобода торговли, борьбы за выживание, права сильнейшего и хитрейшего. Свобода хищника лишает меня свободы жить в соответствии с моими желаниями. Свобода моих желаний отвергает сама себя, соединившись со свободой хищника.

Для праздничного общества

Зачастую наши праздники – это всего лишь утешение скорбящих сердец. Мы рождены для общества, в котором радость жизни неистово сокрушает всё, что встаёт у неё на пути.

Праздничная жизнь не имеет ничего общего с теми бурными приступами излишеств, за которые приходится платить разочарованиями и невзгодами. Она не приемлет блаженства, которые мы обретаем, понимая, что они очень быстро увянут, поскольку их жизненная сила безнадёжно слаба. Праздничная жизнь не измеряется с точки зрения созерцания. Ещё меньше согласуется она с гедонизмом, который знает, что тоска смертельна, и рассчитывает убежать от неё, без устали поглощая удовольствия из стаканов, тарелок и постели неминуемой смерти.

Праздничная жизнь – это непрерывный поток, уносящий с собой, оплодотворяющий и наделяющий смыслом всё, что нами движет. Она требует общества, где пышным цветом расцветает та человеческая щедрость, о которой каждый, и бедняк и богач, хоть однажды мечтал. Она стремится к изобилию благ, основанному на богатстве бытия, каковое воспринимает обладание лишь через удовольствие от его растраты.

Рано или поздно на останках тирании должно будет установиться это всеобщее самоуправление – как бы вы его ни назвали – которое заложит фундамент поистине человеческого общества, – общества, где деньги исчезнут, где мы будем служить себе, служа другим, где у каждого будет возможность давать своё и отдавать себя без какой-либо жертвы; где во всеобщем братстве станут расхожими скромные знаки дружеской щедрости: «Это ожерелье тебе нравится? Оно твоё!», «Тебе по душе эта вещь? Возьми её, я тебе её дарю».

Гражданские объединения, возникающие как средство борьбы против рыночного империализма, противопоставляют парламентской демократии прямую демократию, в которой место гражданина займёт конкретная личность. Отказ от бесчеловечности предполагает некую модель общества, где очеловечение мира и очеловечение индивида неотделимы друг от друга.

Я настаиваю: все мнения, даже самые абсурдные и отвратительные, могут свободно выражаться. Однако ни с одним варварским действием мириться нельзя.