Питер Пэн и Венди. Дети воды. Ветер в ивах

Они не могли поверить тому, что маленький мальчик пешком преодолел такое расстояние. А когда они посмотрели на крутой утёс, они решили, что он не мог тут спуститься. Но коли пёс уверен в этом, так тому и быть.

– Да простит нас Господь! – сказал сэр Джон. – Если мы и найдём его, то вон там, внизу, разбившимся о камни. – Он шлёпнул себя по ноге рукой в охотничьей перчатке и спросил: – Ну, кто из вас спустится по этому утёсу? Эх, скинуть бы мне лет двадцать! Двадцать фунтов тому, кто спустится туда и сообщит мне, что с парнишкой!

А вместе с ними был тот самый маленький грум, который приезжал в город, чтобы передать Граймсу заказ сэра Джона. И он сказал:

– Могу и бесплатно, парень-то был что надо и для трубочиста очень вежливый.

И вот он пустился в путь, маленький грум, щеголеватый на вершине утёса и очень потрёпанный у его подножия. Он порвал и гетры, и бриджи, и куртку, и у него лопнули подтяжки и башмаки, он потерял шляпу, хуже того, он потерял булавку от галстука, а ведь она была из чистого золота, он выиграл её на соревнованиях в Мэлтоне, и на булавке была изображена голова лошади, совсем как живая, хотя и очень маленькая, и вот он её лишился. Но Тома он по пути не увидел.

А в это время сэр Джон и его спутники объезжали скалы и пустошь, чтобы попасть в Вендейл кружным путём.

Так они все и добрались до домика старушки, и все дети, прилежно учившие с ней уроки, высыпали наружу, и сама она вышла навстречу всадникам. Увидев сэра Джона, она низко-низко присела, ведь она арендовала у него клочок земли.

– Ну, как дела, милая? – спросил сэр Джон.

– Будь здоров, Хартховер, – отвечала она, всегда называя его только так, как было принято в северных краях. – Добро пожаловать в Вендейл! Неужели ты охотишься на лис, сейчас ведь не сезон?

– Я вышел на охоту за странной дичью, – отвечал он.

– Отчего ж ты так печален?

– Я ищу маленького трубочиста, вчера он бежал из моего дома.

– Ох, Хартховер, ты всегда был милостив, ты не накажешь его, если я тебе расскажу, что тут было?

– Нет, милая, нет. Боюсь, мы напугали его до смерти и гнались за ним полдня, и всё по ошибке, а теперь вот пёс привёл нас сюда по его следам…

И тут старушка расплакалась:

– Значит, он рассказал мне правду, ах, бедняга! Нужно верить людям. – И тут она рассказала сэру Джону всё, что вчера произошло.

– Давайте сюда пса, – велел сэр Джон.

И пёс взял след от сарайчика и повёл их к ручью, и дальше, туда, где ручей впадает в чистую широкую реку, и они все увидели на берегу одежонку Тома. И они решили, что мальчик утонул.

А что же Том?

Ага, теперь-то и начинается самое интересное.

Проснувшись – а он, конечно же, проснулся, – так вот, проснувшись, Том обнаружил, что плавает в большом ручье и что он стал совсем крошечным, меньше четырёх дюймов[5] длиной. Если быть совсем точным, в нём было 3,87902 дюйма росту.

Словом, феи превратили его в дитя воды.

Ты что, никогда не слышал про детей воды?

Как бы то ни было, Том стал одним из них. Стало быть, и сэр Джон, и привратник, и смотритель, и младший привратник, и младший смотритель, и мальчик-грум ошибались. И сэр Джон очень расстроился. Они же не знали, что Том жив, и не просто жив, а весел, чист и здоров – по крайней мере телом.

Феи отмыли его в быстром течении, пока он спал, и всё, что в нём было от природы чистого, выплыло наружу. Совсем как бабочка, вылетающая из кокона, который свивает гусеница.

Однако добрый сэр Джон решил, что Том утонул, и винил во всём самого себя. И все, кто был там, видя, что сэр Джон заплакал, тоже вытирали слёзы. Не оплакивал Тома лишь Граймс, сэр Джон выдал ему десять фунтов, и Граймс пил-гулял целую неделю. Сэр Джон попытался узнать что-либо про отца и мать Тома, но узнал лишь, что мать умерла, а отец Тома на каторге.

Что до девочки Элли, она целую неделю не играла в куклы и в конце концов сделала маленький надгробный камень и поставила его в Вендейле, там, где спят все минувшие поколения поселян. И часто старушка рассказывала своим ученикам про маленького трубочиста и пела им старинную песенку, сидя за прялкой и занимаясь шитьём, она шила себе то, что сама называла «свадебным платьем». Дети мало что понимали в песне, но она им очень нравилась, и они часто напевали вслед за старушкой:

Когда природа вся в цвету,
Всё молодо вокруг,
Гусь – словно лебедь на лету,
И каждый встречный – друг,
Седлай скорее скакуна
И отправляйся в путь.
Кровь молодая течь должна,
Как должен ветер дуть.
Когда природа отцвела,
Ветшает всё вокруг,
Когда забава не мила,
Всё валится из рук, —
Вернись, найди меж дряхлых лиц
Лицо, что ты любил,
Когда звенело пенье птиц,
Когда ты молод был[6]

.