Плач Синайских гор

Дедуля усмехнулся, подкрутил кончики и без того острых усов. Бросил оценивающий взгляд на бабульку. Та вспыхнула и повела плечами. Интрига завязалась. Всеобщее внимание устремилось на новоиспечённую «сваху». Публика ждала развития событий. И женщина быстро вошла в роль.

– И то, правда, что по одному пропадать? Внуки, поди, уж выращены. Дети – отрезанный ломоть.

– Что верно – то верно, – согласился Василий Иванович. – У меня уж правнуков пруд пруди! Да и пра-пра есть, чего греха таить! Мне уж годков-то знаете сколько?

– Мужчине можно свой возраст сказать, – разрешила сваха. – Житейский опыт – мужское богатство.

– Я пожил. Девятый десяток уже. Всякого на своем веку видывал.

Тема разговора старику явно нравилась, как и сама бабулька, что так и пышила теплом да мягкостью. Круглое улыбчивое лицо её разрозовелось от давно забытого внимания к собственной персоне. Ей тоже не терпелось вступить в разговор.

– Я тоже прабабка давно.

Тамара Петровна, будто, только этого и ждала. Зацепив стариков за живое, круто взяла «быка за рога».

– Супруга-то умерла давненько, Василий Иванович?

– Да уж лет семь как. Инсульт случился. Картошку окучивала. Ой, она у меня и работящая была…

– А у маво хозяина – инфаркт. За дровами ехал… Четыре зимы уж как без него, – горько запричитала бабулька.

– Ну и забудем о плохом, – быстро подытожила сваха. – Пусть земля им пухом. А живым о живом думать надо. В своём домике так и живешь? – участливо посмотрела она на взбодрившегося деда.

– А где ж еще? И коз держу. Молоко, оно надо. Курей шесть штук. Собака, кот – словом, хозяйство.

– На кого ж всех оставил?

– Сосед обрядит, договорились.

– И у тебя, бабуль, скотинка имеется?

– Не! – как от назойливой мухи, отмахнулась та. – Как сам-то помер, распродала всё. Грядки есть. И картошку, и лук, и клубнику сажу.

– Клубника – баловство, – поднял на неё колючую бровь дед.

– Ну, не скажи! – ласково сняла неловкость с его категоричных слов Тамара Петровна. – Ты просто блинчиков с клубничным вареньем давно не едал, Василий, свет, Иванович!

Тот промолчал. Снова выглянул на бабулю. И глаза оживились еще больше. Расправил плечи «аксакал», заводил острым носом. Бабуля зарделась и тоже украдкой на деда – зырк да зырк!

– А дети-то не против будут, коль сойдётесь? – хитро прищурилась Тамара Петровна.

– А чего им? Кому мы нынче нужны? Им – гора с плеч! Заботы поубавится, – первым откликнулся дед.

– А твоя доченька, Мария Михайловна? К себе, небось, зовёт, с правнуками нянчиться?

– Не-е-е! – покачала головой бабулька. – Места у них нету. Квартира двухкомнатная. А правнуки в детский сад ходят. Там с ними много занимаются. Оба английский учат. Я к ним на праздник только, навестить…

– Чья станция раньше? Кому первому сходить? – умело вела своё дело сваха. – Дочка-то, бабуль, где живёт?

– В городе.

– А твой сын, папаша?

– В районном центре. Часа два до города не доезжая…

– Торопиться надо! – потёрла ладони Тамара Петровна. – У кого бутылочка винца имеется? Обмыть это дело надо!

Бабулька стала рыться в котомке.

– Вот, попробуйте! Винцо-то я своё делаю. У меня кустов много. Смородиновое.

В протянутых руках вмиг появились стаканы, словно соседи по купе только и ждали угощения.

Дед крякнул, расправил усы, выставил углом локоть, как заправский военный. Ждал слова свахи. И та не растерялась.

– Стало быть, по рукам! Обменяйтесь адресами, поговорите с детьми и, Василий Иванович, засылайте сватов. Ну, вот и тост созрел: за «рукобитье»!

Закусив печеньем, сваха собственноручно принялась записывать адреса. Выводила буквы отчётливо и крупно: «Орлов Василий Иванович. Деревня Замогилье», «Филиппова Мария Михайловна. Деревня Погребище». Дед убрал адрес в потайной карман серого пиджака. Бабулька спрятала блокнотный листок во внутренний кармашек хозяйственной сумки. Выпитое винцо подбило к откровению. Дед, поглаживая усы, принялся рассказывать о войне, о боевых подвигах. Молодёжь, от нечего делать, послушно внимала. Это распаляло рассказчика ещё больше. Бабулька умиленно качала головой. Старик держался гордо, старался почти не смотреть на будущую супружницу. А зря! Оставшись без внимания, та задремала. Пухлые губы её стали издавать какие-то булькающие звуки. Сморило, бедную, монотонной дорогой да сладким винцом. Дед, увидев это, замолчал, словно его заткнули. Соколиный взгляд потух, острые плечи обвисли, как рубаха на сломанной вешалке. Сваха беспокойно заёрзала на месте. Стала тихонько попихивать бабульку под круглый локоть. Но та, перекинув голову на другое плечо, выдала такие «трели», что молодёжь тихонько захихикала. Дед разом скукожился и тоже закрыл глаза. Видать, от стыда. Надо было как-то спасать ситуацию.

– Крепкий сон – крепкое здоровье, – тихонько запела сваха, пытаясь

загладить неловкость ситуации.

Но дед, строго взглянув на нее, сухо изрек:

– Куда мне такая засоня! До сих пор жил один и дальше проживу!