Плач Синайских гор

Поплавок легонько задёргался. Видать, крупная плотичка пытается стащить опарыш с крючка. Его верный пёс Бимка запоглядывал на него, завилял хвостом, мол, чего ждёшь, поддёрни! И даже длинные уши свои к лунке спустил, следя за трепыхающейся на крючке рыбёшкой. Бимка с полуслова, с полувзгляда понимал всё, что творилось в душе Ефимыча. Защемит сердце недобрым воспоминанием, пёс сочувственно взвизгнет и давай ему солёную влагу с глаз вылизывать. И никогда на него Ефимыч голоса не повышал. Да что там голоса, слова грубого не произносил. Так бы люди всё понимали, как этот пёс смешанной породы.

Подкрадывались голубые сумерки. В доме двоюродного брата Мишки засветилось окно, из трубы вылетел белый шлейф дыма. Михаил приезжал с женой в деревню только на выходные. Иногда наведывались ещё две-три семьи. Постоянно в зимнее время тут жил Ефимыч один. Никак нельзя деревню без пригляда оставить. Всяких бед может произойти. Оживала деревушка только к лету. Дачникам здесь было раздолье.

Деревня Горка стояла на холме, у подножия которого с одной стороны угодливо извивалась говорливая речушка, а с другой – величаво распростёрлось лесное озерко, с непонятным Ефимычу то ли финским, то ли карельским названием. Ну, да Бог с ними, с названиями, в деревне этой поселились его русские прадеды с незапамятных времён. В двухэтажном деревянном доме, с окнами на озеро, проходило его детство. В студенческую пору, он, конечно, в город укатил. После института там работать остался, квартиру с женой получили. Сын народился, Николаем назвали. К родителям в деревню приезжал с семьёй не часто. В отпуске хотелось чужие страны посмотреть, на южном солнышке, у моря, погреться. А как родителей схоронил, с ним что-то странное случилось. Потянула земля родная – и всё тут! Решил возродить деревню. Места-то какие – загляденье!

Написал обоснование к проекту на возрождение карельской деревни, на развитие так называемого сельскохозяйственного туризма. А что? Такие дома добротные стоят. Захламлены только да бурьяном поросли. Потому как бесхозные. Кто-то из чиновников, помнится, прочитав это обоснование, усмехнулся, мол, легче красного петуха пустить, чем рухлядь эту восстанавливать. Дескать, придумал тоже… А у него от этих слов в глазах мир поблёк. Рушить-то, конечно, оно легче, чем создавать. Кому-то, конечно, хочется и деревню спалить, и лесные угодья под это дело к загребущим рукам прибрать! Наловчились народное достояние прикарманивать! И всё же здравый смысл взял верх. Одобрили проект, и средства на полуразрушенный мост через реку, что отделяла деревню от дороги, выделили. А он, стало быть, по всяким официальным документам деревенским старостой стал значиться. И старостой, и управляющим, и бухгалтером, и столяром, и плотником, – всё на общественных началах. Не зря говорится: инициатива наказуема.

И всё бы хорошо, да у жены проблемы с сердцем начались. Побоялась в деревню за ним ехать. Мол, случись приступ какой, куда за помощью бежать. До районного центра более ста километров. И до большого города – двести. А ему уже и взад пятками никак. Закрутилось дело. Ездил в город навешать жену раз в месяц. Она, в свою очередь, на всё лето к нему приезжала. Волноваться за жену причин не было. Соседи в доме хорошие. И всё, вроде, как говорится, «устаканилось», да сын бучу устроил, свои взгляды навяливать стал. Всё пытался уговорить их переехать в Финляндию. У его жены корни ингерманландские. Сваты давно уж туда переселились. И он, Колька, тоже прижился. Ему, компьютерщику, там работа нашлась. Ефимыч не перечил. Вольному – воля. Никогда на людей не давил. Терпеть не мог, когда и на него давили. Разговор тот злосчастный случился летом.

Приехал сын не один, с невесткой Анни и пятнадцатилетним внуком Антти. С тем, что внука не по-русски назвали, смирился. Правда, сам-то звал его Антипом. И то, что за границу подались, – тоже стерпел. Но когда сын стал по живому резать – взорвался.

В чертогах памяти зазвучал гневный Колькин голос:

– Ты, отец, если про себя подумать не хочешь, то хоть мать пожалей. Сдалась тебе эта деревня! В Финляндии социальное пособие во много раз больше твоей пенсии. И там… – всё для человека. Тебе, вон, и Анти подтвердит… Приезжай, поживи, посмотри!