Плач Синайских гор

Зятька своего Митрич, вообще-то, уважал. Хозяйственный, к земле приучен. Сватов своих, правда, никогда в глаза не видел. Те жили где-то под Винницей. Дочка, Варька, с семьёй ездила на Украину раз в году, в отпуск. Не обижалась. Принимали хорошо. Да и что говорить, не худая девка, всем взяла. Красивая, дородная, всё у неё в руках горит. И характером покладистая. Живут с мужем душа в душу, уж сколько лет. Общей дочери, Настёне, двенадцатый год пошёл. Вся в отца. Круглая отличница. От школы в Артек путёвку дали. А Варькиному сыну, Максиму, уж скоро пятнадцать. Он зятька папой зовёт. Замужем дочка не была. Как старухи говорят « в подоле принесла». Зятёк любил мальчишку, как родного. И за это он, Митрич, особо ценил зятька, хоть, если честно признаться, не всё и не всегда в нём нравилось. Были нюансы. Но лишь бы дочке люб был. И многое зятьку прощал, понимая, что трудно мужику в примаках ходить.

Приехал в их посёлок Николай сразу после армии, в леспромхоз, на заработки. С Варькой снюхались. Да так здесь и остался. Стали все вместе в доме Митрича жить. Дом большой: трёхкомнатный, с верандой, кладовками, подсобным хозяйством. Во дворе и корова, и нетель, кролики, куры, поросёнок. Куда как с добром! Однако после смерти жены у самого здоровья подводить стало. Дочка с зятем всё хозяйство на себя взвалили. Справляются. Зятёк – парень хваткий. Так и мякитит, где бы деньгу сшибить, лентяем не назовёшь. Когда леспромхоз развалили, «Камаз» с погрузчиком купил, в частную фирму работать устроился. Всё больше по командировкам. Приезжает домой только на выходные. И, надо должное отдать, сложа руки, не сидит. Баню, вон, новую срубили. Во всех делах толк знает. Да больно рано себя хозяином считать стал. Заматерел. Плечи в дверной проём едва влезают. Вот и стало мниться Митричу, что смотрит на него зятёк свысока. Потому и задели Васькины слова: «Что этот хохол у тебя по дому хозяином ходит?». Значит, не показалось. Стал к зятьку присматриваться. Когда пошли гостю баню показывать, зятёк от гордости аж зарозовел весь. И нос выше обычного задрал. «Вагонку я по дешёвке достал. Полы решил бетонными оставить, с деревянными решётками поверху. А в углу душ хочу сделать…». И всё, значит, «Я» да «Я». А он, Митрич, стало быть, не причём! И брёвна не рубил, и печку не клал, и полы не бетонировал. До женитьбы зятёк не таким был. Тише воды, ниже травы. Всё с улыбкой тестю в рот заглядывал. А теперь вот – на-ка те!

Брат смачно зевнул, потянулся, открыл глаза, привстал на локтях:

– Время сколько? Ты чего такой смурной? Болит что?

Митрич отвернулся лицом к стене.

– Хорошо мы с тобой вчера, братец, посидели. Вот только не помню, кто нас спать укладывал? Варька, что ли? – Покачал головой. – Не должно быть. Она ведь скотину обряжала. Надо Максимку спросить. Он – ещё тот шнырок! Всё видит, всё слышит, всё знает.

Сказал и будто притянул мыслью внука. Тот просунул лохматую голову в дверь и сморщил нос.

– Ну, деды, и аромат в вашей почевальне! Чиркни спичкой – синим огнём полыхнёт.

– Иди-ка сюда, – поманил внука пальцем Митрич.

Тот, притворно зажав ладонью нос, проскользнул в комнату.

– Чего?

– Батя-то дома?

– На дворе. Мамке помогает. А что?

– Драки-то вчера не было? – захохотал братец. Митрич швырнул в него подушкой.

– Заткнись! Без тебя тошно! – и, обращаясь уже к внуку, пробормотал: – Чего мы там вчера? – и затаил дыхание в ожидании ответа.

– Папку бить собрались! – ткнул внук в сторону гостя пальцем. – Ты, дядь Вась, подстрекатель! Давай, говоришь, пойдём хохлу морду набьём! – кривлялся Максимка.

– Ладно тебе кривляться-то! – пристрожил дед и заворчал на внука. – Ну, а дальше-то что? Говори, не тяни душу!

В глазах у Максимки вновь забегали смешинки.

– Папка спал уже. Вы дверь в его комнату рванули. Но через порог перешагнуть не смогли, упали друг на дружку. – Внук больше не мог сдерживать смех. Аж за живот схватился. – На этом поединок и закончился. Ой, не могу! Умора!

– Ну, а хохол что? – продолжал пытать Максимку братец.

– А папка вас разом обеих взял под мышки и в эту комнату отнёс, спать уложил.

– Хитрый, гад! – снова смачно зевнул братец. – Все они, хохлы, такие!

– Заткнись ты! – сгырнул на него Митрич. – Наберись ума! Что при внуке городишь?!

Максимка понимающе ухмыльнулся и удалился. А братец продолжал разглагольствовать.

– А что, неправду говорю? Смотрю, зятёк твой хвост распушил. Быстро всё и всех под себя подмял. Умеют они, хохлы, на верхний шесток прыгнуть и ку-ка-ре-ку кричать. Вон и мою, бывшую, возьми. Тёщенька моя, бендеровка, меня иначе, как «чиловик» и не называла. Будто имени у меня не было. Взглядом ненавистным так всего и исколет. А лопотать что по-хохляцки начнёт – так слюной и брызжет, и всё в мою сторону. А жёнушка моя, хитрюга, при своих-то двух малых детях с директором спуталась. И сколько лет меня обманывала. После развода в свою Хохляндию с любовником укатила. А он год назад крякнул. Так она меня в Питере отыскала. И снова мне жизнь сломала, из-за неё ведь с Люськой разошлись.

Митрич вскинул на брата глаза.

– Это как?!