Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях

Мать В. ленива, любит покушать, охотно перемывает чужие кости, но со слезами раскаивается, считая себя ужасной грешницей. Что ж, важен навык в любых обстоятельствах, по слову святого Иоанна Карпафского, «держать оружие святой схимы», т. е. решимости служить Богу, и если получать раны, то спереди – значит, не отступил, не поддался, тогда считаешься в ряду стоящих, хотя бы и часто падал; а раны сзади – значит, беглец, трус, оставивший строй{709}.

«Я, батюшка, хочу стать первым святым электриком», – заявляет юный послушник. «Ну что ж, – серьезно отвечает настоятель, – хочешь, значит, будешь; могий вместити да вместит{710}». Святой Григорий Богослов объяснял: могий – желающий. В контексте Священного Писания желать, молясь об осуществлении желания, и означает проявлять волю, не сильную или слабую, а добрую, согласную с волей Божией, или злую, свою.

Апостолы смотрели в корень, когда просили умножить веру{711}; перефразируя Достоевского, если есть Бог – все позволено и каждый способен достигать чего пожелает: готовность карабкаться к Истине привлекает божественную помощь и рождает новое усердие и трепетное дерзновение в стремлении к горнему{712}.

Таланты даются всем, однако не поровну и не произвольно, а каждому по его силе.

Нелепо для христианина смотреть победителем, уверенным в себе, слишком правым и амбициозным. Зато, признавая свою слабость, мы получаем шанс подобраться к простодушию детей{713}, коего нам заповедано достигать: дети свободны от напыщенности и самодовольства; они ничего не воображают о себе, не стесняются просить о помощи, потерпев неудачу, не отчаиваются; они часто падают, но из-за малого роста не так больно ушибаются и продолжают идти, твердо уверенные в достижении цели.

Дети гениальны, потому что не подвержены давлению чужого мнения. Это потом, взрослея, надевая на себя оковы общепринятых привычек и здравого смысла, они становятся как все. «Младенец ничего не в силах делать, не может на своих ногах бежать к матери, однако же, ища матери, движется, кричит, плачет… и мать сжаливается над ним, берет, ласкает и кормит; то же делает и человеколюбивый Бог с душою, взыскующей Его»{714}. Он дарит Свою любовь, превосходящую всякое разумение{715}, и Сам ведет к свету, Сам участвует в житейском нашем странствии, немощное врачуя и оскудевающее восполняя.

Нет нам дороги унывать!

Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам!

Ф. Шиллер{716}

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет лишь благодарность.

И. Бродский

«На лицах их сияло дивное веселие, божественный некий восторг, какого не увидишь у других людей на земле… Мы не видели ни одного печального лица», – так пишет Руфин{717}, пресвитер Аквилейский, посетивший Египет в 70-х годах IV столетия, о монахах обители аввы Аполлония, последователях Антония Великого. Сам основоположник монашества, по свидетельству святителя Афанасия Александрийского, ближайшего ученика преподобного, получившего по завещанию его милоть, никогда не бывал мрачен – посетители мгновенно узнавали его по сиянию чрезвычайно приятного лица, всегда спокойного и веселого от душевной радости{718}.

В наше время подобное состояние духа встречается нечасто. Всякий знает, например, по Пятидесятнице: праздничное расположение сохраняется в лучшем случае несколько дней, а затем вновь одолевают «страстные печали» (Блок), и жаль прошедшего поста, с более созвучными сердцу воздыханиями о грехах и скорбными песнопениями. Грусть и горесть понятней и привычней; повод всегда найдется: обиды, неудачи, скучная еда, холод, жара, туфли жмут… Можно всю жизнь проворчать, прохныкать, пророптать: того нет, сего нет, всё не так, как хочется.

Большинство жителей нашей планеты хронически недовольно своей участью. В XIX веке философ Дюринг, известный получившим советское образование по Энгельсову Анти-Дюрингу, объяснял нравственную испорченность человечества разлитием в мире пессимистического яда жизневраждебных миросозерцаний; он имел в виду дарвинизм, борьбу за существование и последующие разрушительные теории, извратившие мышление в сторону зависти и подозрительности и обернувшиеся революциями, насилием, поруганием и деморализацией личности.