Пламя

Очевидно, именно это самое удивительное новшество и подействовало расслабляюще на толпу, тем более что у большинства зрителей имелись с собой карманные телевизоры, на экранах которых они могли видеть детали этих небольших драм столь же отчетливо, как и старик со своей привилегированной позиции среди Отцов революции. Он тоже реагировал на артистизм Шута, но с чувством вины, словно наслаждался чем-то тайным и непристойным. Такое потворство индивидуальному таланту — пусть оно и было восхитительным — должно было не только неизбежно подорвать авторитет тех, кого Шут высмеивал, но и привести к всеобщему ослаблению социальной фибры. Можно, конечно, было бы сказать, что только сильное правительство способно позволить себе подвергнуться подобной критике. Лишь умное правительство, и такое, которое может рассчитывать на лояльность умного и довольного населения, могло бы увидеть в случившемся источник силы, а не слабости. Более того, лишь такое правительство, которое почувствовало изменившееся настроение народов мира и пожелало определить уровень их поддержки, озаботилось бы тем, чтобы подставиться под этот невероятно эстетический комментарий. По здравому размышлению, старик вынужден был признать силу этих аргументов, но новшество попирало эмоциональную привычку того, чей рассудок сформировался в более примитивную эпоху.

Трагическому инциденту еще предстояло произойти. Он был из тех, которые показывают, за счет своей очевидной власти над собравшейся толпой, всю ту необычайную перемену, что случилась с человечеством за последние десятилетия. Раньше население ни за что бы не поняло, и уж тем более не прониклось бы им, этого имеющего столь суровое значение символа. Президент Мира подходил к кульминационной точке своей речи. Он пространно рассуждал о неслыханном улучшении жизненного уровня обычных людей во всех землях и восхвалял достижения перспективы человечества при этом новом режиме. Его, конечно, часто прерывали аплодисменты. После самой громкой из этих вспышек, и в тот самый момент, когда установилась тишина, и президент уже собирался продолжить, Шут выступил вперед, положил руку ему на плечо и мягко оттеснил оратора от микрофона. Что самое поразительное, президент, неловко улыбнувшись, уступил ему место. И никто не посмел вмешаться.

Придвинувшись к микрофону, Шут обратился к миру.

— Счастливые, счастливые существа! — сказал он, и все впервые услышали его тихий голос. — Счастливые, счастливые существа! Но смерть ходит за вами по пятам. Завоеватели мира, но песчинки среди звезд! Мы лишь искры, что вспыхивают и угасают. Если даже как вид мы и выдвинулись, произойдя столь недавно от зверей и рыб, то вскоре все равно исчезнем. После нас наша планета будем вращаться миллиарды лет, и ничто не вспомнит о нас? Тогда зачем, зачем, зачем мы здесь?

Он умолк. Над всей Грейт-сквер пронесся звук, с каким ветерок проносится над полем созревшей кукурузы. То вздохнула толпа. С минуту-другую царили тишина и неподвижность, нарушаемые лишь легким шелестом флагов и шумом хлопающих крыльев парочки голубей, опустившихся на площадь.

Затем наконец Шут заговорил снова.

— Звезды не дают ответа. Но ответ лежит внутри нас, в каждом из нас по отдельности и в нашей общности в целом; так как в нашем человеческом сознании мы видим глубже, чем через телескопы и микроскопы. И из глубин каждого из нас, и из нашего сообщества в целом, возникает стремление; каким образом, мы не знаем, но стремление неумолимое. «Живите! Живите в полную силу!» — просит оно нас. — «Знать, любить, делать — вот музыка, которую я предписываю всем моим инструментам. Пусть на ваши песчинки прольется живительный поток этой музыки, гармоничной по природе своей и гармонирующей с песней всех сфер, которую лишь я один могу слышать». — Вот что приказывает оживающее внутри нас стремление. И мы, маленькие человеческие инструменты, пусть смерть и настигнет нас неизбежно, и пусть наш вид эфемерен, мы должны подчиниться. Слабы мы, и слепы, но Невиданное наполняет нас музыкой.

И снова тишина заполнила Грейт-сквер, еще более продолжительная. Шеренги колонн и окружающие их зрители стояли неподвижно, удерживаемые Невиданным. Наконец Шут, понурив голову, исчез из виду, и президент, после некоторого замешательства, вернулся к микрофону и сказал:

— Наше празднование обнаружило неожиданную, но подходящую кульминацию. Я больше ничего не скажу, но ваши лидеры, которые также являются и вашими товарищами, поведут вас вперед, чтобы всегда звучала эта музыка, которая и есть человек.

Когда Президент сошел со сцены и удалился, толпа зароптала и вскоре потонула в океаническом громе аплодисментов. Когда наконец шум стих, многочисленные музыканты ударили по знакомым струнам, заиграв всемирный гимн, «Песнь человека», в то время как все собравшиеся встали по стойке смирно, приготовившись петь. Затем колонны, одна за другой, пришли в движение, развернулись и плавно вытекли с площади, а огромное сборище зевак рассеялось.