— Прежде всего, должен сказать, — начало оно, — что нам очень помогла ваша недавняя война. Конечно, нам тяжело понимать менталитет, который находит удовольствие в войне. У нас никогда не случалось ничего подобного. Тот факт, что вы допускаете войну, подтверждает примитивный уровень вашей восприимчивости. Тем не менее, с нашей точки зрения, ваша война благоприятствовала нам. Она вызвала большие пожары, в которых развивались наши споры, и в которых наша раса смогла пусть ненадолго насладиться жизнью более счастливой, чем все то, что было возможно для любого из нас на протяжении миллионов лет. Именно в пожарищах Лондона, Берлина и других городов мы наконец получили энергию и возможность, необходимые для приобретения практического постижения вашей нынешней культуры через интенсивное экстрасенсорное изучение всех ваших ведущих умов. За годы войны наша популяция временно увеличилась в тысячу раз; к тому же высокая температура, установившаяся в крупнейших пожарах, позволила некоторым из нас прожить какое-то время с той интенсивностью и скоростью мыслительного процесса, которые обычно невозможны на земле, за исключением немногих больших печей. Но, конечно же, вы изо всех сил старались потушить эти пожары как можно скорее, и, хотя время от времени нам удавалось отбивать ваши атаки, получаемая таким образом отсрочка оказывалась незначительной.
Здесь я прервал пламя, спросив, как именно его сородичи противостояли усилиям наших пожарных.
С некоторым нежеланием, как мне показалось, мой собеседник ответил:
— Живое пламя может умышленно перелететь из своего огненного окружения на какой-нибудь легко воспламеняющийся материал и тем самым вызвать новый огонь. Но поступив так, оно почти наверняка погибнет от внезапного холода. Если бы я решился на подобный поступок, я бы, вероятно, сумел достичь этих тюлевых занавесок, прежде чем умереть. Процесс был бы крайне болезненным; а при таком расстоянии шансы на выживание были бы крайне невысокими. Но, конечно же, мне бы удалось поджечь дом, а так как где-нибудь в здании, вероятно, нашлись бы несколько спор, то пробудившиеся новые индивиды установили бы контакт с расовым сознанием и провели короткую экстрасенсорную работу того или иного рода. Безусловно, с моей точки зрения, игра не стоила бы свеч. Как не стоила бы она свеч и с точки зрения всей нашей расы. Более того, как я уже говорил, нам бы очень не хотелось вступать в конфликт с вашим видом, если этого можно избежать. Прежде всего, мы ищем вашей дружбы и вашего добровольного сотрудничества. От вас нам будет куда больше пользы, если вы будете действовать по собственному желанию, нежели по принуждению, каким бы оно ни было. Возможно, мы и могли бы причинить вам значительные неприятности, охватив огнем все ваши города, но наш триумф был бы коротким. К тому же, это стало бы нарушением нашего самого священного принципа.
Нет! Мы должны привлечь вас не силой, но убеждением.
Пламя сделало паузу и, если мне не померещилось, вздохнуло.
— Те дни массированных налетов, — сказало оно, — были прекрасными днями; прекрасными, по крайней мере, в сравнении с нашим нынешним стесненным положением. Тысячи и тысячи нас — да нет, многие миллионы, спят, замерзшие, среди обугленных развалин ваших строений, особенно в Германии, где пожары были самыми экстенсивными и продолжительными. Концентрация наших спор в атмосфере сейчас в разы превышает довоенную.
— Вам едва ли стоит надеяться, что человечество в знак гостеприимства будет постоянно поджигать свои города, — неловко пошутил я.