Пламя

Ко мне приближались две фигуры. Что они подумают о моем маскарадном наряде? Но, судя по всему, это был не маскарадный наряд, но традиционный костюм джентльмена. По мере продвижения вперед парочка все больше проявлялась как мужчина и девочка, шествовавшие рука об руку. За несколько шагов до меня они разъединились. Он приподнял шляпу, она сделала реверанс. Равнодушно, почти с презрением, я ответил на это приветствие. Мы разошлись.

Меня поразил тот факт, что их одежда не была ни современной европейской, ни восточной, как моя. Она являла собой очень неточный и небрежный вариант костюма елизаветинской Англии, какой носил в те времена простой люд. Но мужчина курил сигарету, а девочка укрывалась от солнца поблекшим японским зонтиком.

По прибытии в город я обнаружил, что это вовсе не Западный Кёрби, не тот Западный Кёрби, который я знал. Природная обстановка была нормальной, но творения человеческих рук выглядели совершенно неузнаваемыми. С несокрушимой уверенностью я прошел по абсолютно незнакомой набережной. Дома, в большинстве своем, тут были фахверковые. Попадались даже соломенные, но прочие безошибочно свидетельствовали о влиянии японской или китайской культуры — по форме все они напоминали пагоду. Имелась здесь и парочка высоких железобетонных строений, благодаря широким оконным проемам походивших скорее на хрустальные дворцы, но даже в их декоре чувствовалось нечто азиатское. Складывалось впечатление, что Китай или Япония вдруг стали эффективными центрами «американизации».

Набережная была заполнена людьми всех возрастов и обоих полов, одетых, по большей части, в полуазиатском стиле. В некоторых случаях исконный английский наряд дополнялся чем-то иноземным — то китайским шарфиком с драконами, то цветным зонтиком от солнца. Самые элегантные женщины носили то, что я бы описал как шелковое кимоно, но многие из этих одеяний были безрукавными, и не одно из них не опускалось до лодыжек. Они демонстрировали шелковые же чулки того типа, которые в моем собственном мире — если бы не их величайшее разнообразие и яркость расцветок — вполне могли бы счесть европейским и современным. Одна или две женщины, очевидно, самые смелые, щеголяли очень яркими шелковыми брюками и маленькими блузками без воротника и рукавов. Свободные парчовые мужские костюмы были, как правило, более темных расцветок. Я с удивлением заметил, что лица многих даже самых нарядных гуляющих усеяны оспинами. Поразило меня и большое число щеголеватых мужчин в униформе, судя по всему, армейских офицеров, — все они были в зеленых, «робингудовских» туниках и широкополых шляпах. Абордажные сабли с широким эфесом и пистолеты в изящных кобурах, закрепленные на бедрах, сочетали средневековое с современным.

Разговаривали все эти странные люди на вполне узнаваемом английском, но какого-то гротескного и отчасти архаичного, как мне показалось, типа. Иногда, но не очень часто, звучали и слова японского происхождения. Более специфические, представляли собой, пожалуй, английские переводы японских или китайских оригиналов. На крошечной железобетонной постройке, оказавшейся телефонной будкой, я заметил фразу «Общественный пункт мгновенной связи», а под ней — выведенное японскими буквами японское же слово «дэнва».

Автомобилей там тоже хватало, но попадались и конные повозки, и даже паланкины. В открытом море я увидел античное парусное суденышко с высокой кормой, а на горизонте — огромный океанский лайнер, оставляющий после себя облако черного дыма.

Спустя минуту-другую я свернул с набережной и прошелся по парочке улиц, заполненных лавками и бутиками всех мастей. Окна их были занавешены по случаю выходного дня. На многих из крупных магазинов английские вывески соседствовали с китайскими и японскими. Я миновал азиатское строение, которое принял за буддистский храм. Ознакомившись с печатными извещениями, вывешенными у входа, я решил, что он ориентирован не только на посетителей-азиатов, но и на новообращенных англичан. Вскоре я очутился в более бедном квартале и был шокирован тем, сколь перенаселенной и запущенной оказалась эта часть города. Стайки желторотых оборванцев в исконно английских одеждах играли у каждой сточной канавы. Они имели неприятную склонность разбегаться во все стороны при моем приближении, хотя были и такие, которые оставались на месте, угрюмо почесывая свои вихрастые шевелюры. Многие из них страдали рахитом или были покрыты гнойными язвами. В самом сердце этого нищенского квартала я наткнулся на старый готический храм, оказавшийся приходской римско-католической церковью. Постоянный поток верующих, облаченных чаще всего в поношенные и ветхие одежды, втекал в храм через одну дверь и вытекал через другую.

Через какое-то время улицы начали, если можно так выразиться, «улучшаться», и вскоре я вышел на широкий проспект, окаймленный садами и причудливыми домами того типа, который я теперь уже признал как азиатский и вместе с тем современный.