Пламя

— Нам представляется ужасным, — сказала она, — что, несмотря на наш трагический пример, вы безрассудно погружаетесь в современные варварство и грубость, из которых мы сами только сегодня начинаем потихоньку выбираться. Неужели сейчас, как раз в то самое время, когда мы наконец подобрались к истокам мира, мудрости и всеобщего счастья, когда китайские народы забывают наконец о многовековой вражде, когда вся желтая раса уже почти примирилась с полуевропейской, но созревающей культурой России, мы окажемся втянутыми в этот страшный конфликт между вами и Новой Японией? Если начнется война, смогу ли я думать о вас, столь приятной и милой английской чете, как о моих врагах?

При упоминании Новой Японии я вдруг с удивлением вспомнил великую независимую Федерацию, включавшую в себя всю Северную Америку. Эти обширные земли некогда являлись самой успешной из японских колоний, а недавно стали самой могущественной из всех «Восточных держав».

— Но зачем, — спросил я, — вам вообще вмешиваться в этот спор? Напрямую он вас никак не касается. За исключением Гибралтара, который вы тоже вот-вот продадите нам, у вас больше нет никаких европейских владений. Ваша империя распадается, и вам без нее даже лучше. С сокращением населения вы становитесь гораздо менее зависимыми во внешней торговле, чем прежде. Ваша традиционная защита угнетенных должна склонить вас на нашу сторону или по крайней мере не на противостоящую. Да и что вы выиграете, ввязавшись в конфликт? Вашим социальным условиям завидует весь Восток, да и Запад тоже. И хотя ваше политическое влияние ослабло, вы по-прежнему делите с Северным Китаем культурное лидерство в мире. Война разрушит все это. Если вы вмешаетесь, то просто-напросто будете использованы как орудие вашими более могущественными и менее цивилизованными сородичами. Но почему вообще встает вопрос о вашем вмешательстве?

— Почему? — переспросил господин Кавамура и, после небольшой паузы, ответил: — Истинная причина, полагаю, заключается вот в чем. Пусть мы потеряли нашу империю, но мы все еще с ней связаны. Наши бывшие доминионы в Южной Африке и Южной Японии (последнее название, как я понял, относилось к Австралии) и наш союзник Королевство Маори твердо держались за нас. Почти вся наша внешняя торговля (а мы по-прежнему в ней нуждаемся) — это торговля с ними. Так вот, некоторые из этих бывших доминионов ужасно боятся вашего возрастающего могущества. Они располагают огромными незанятыми территориями, тогда как Англия и ваш неразлучный союзник Ирландия перенаселены. Мы давным-давно научились контролировать прирост населения, но вы настойчиво продолжаете отказываться от этой необходимой меры. Вместе с Ирландией и при поддержке зависимых от вас европейских стран вы представляете значительную военную силу. — Здесь он замялся, но лишь на мгновение. — Ваш империализм по меньшей мере столь же жесток и беспощаден, сколь жестоким и беспощадным был и наш когда-то. Наши прежние колонии прекрасно осознают, что рано или поздно вы на них нападете. И лучше раньше, прежде чем вы станете непобедимыми.

— Но вы ведь, несомненно, понимаете, — вступила в разговор Бетти, — что мы должны освободить Европу. Я знаю, что наша политика часто была агрессивной и раздражающей — я не из тех, кто полагают, что мы всегда правы, — но на сей раз мы должны проявить твердость. Это наш священный долг.

— Что ж, — произнес господин Кавамура, — в общем и целом, это довольно-таки веские аргументы, хотя мы, конечно же, не верим, что вы намерены освободить Европу. Вы собираетесь отстранить Новую Японию от управления Европой, взяв эту функцию на себя. Именно такова реальная цель ваших заслуженных государственных деятелей. Как бы то ни было, лично я согласен, что для Японии вступать в войну — безумие. Но расовые чувства задеты и возбуждены, отчасти вследствие пропаганды торговых интересов в Новой Японии, отчасти из-за публикаций в английской прессе. Да и ваша королева, ваша великая, но опасная королева, произнесла слова, которые не могли не привести в бешенство наименее уравновешенные слои нашего населения.