Пламя Азарота (СИ)

Измира, впрочем, не переставала молиться всем богам разом, мечтая лишь о том, чтобы зачать. Детей она едва ли любила, на располневших и страдающих от тягот беременности наложниц прежнего тисрока смотрела с нескрываемым ужасом, но слишком хорошо понимала, что женщина, родившая первенца кронпринцу, будет главнее даже его жены. Должно быть, она пришла в ярость, когда поняла, что она не первая. И что сколько бы ее ни величали любимицей сначала кронпринца, а затем и тисрока, у нее на пути неизменно стояла другая женщина.

И на что же ты надеялась, глупая?

Измира шевельнулась всем телом, едва заслышав шаги по деревянному настилу, и обернулась через плечо. Едва промелькнувшее на смуглом лице настороженное выражение сменилось сияющей улыбкой.

— Мой господин.

Я закрыл глаза на смерть Зайнутдина, потому что она была мне на руку. И, признаться, я давно так не смеялся, когда увидел, что мальчишку, вздумавшего претендовать на венец тисрока, задушила пара безоружных, беспомощных женщин. Он даже с ними справиться не сумел. Но Джанаан оказалась права. Как и Амарет.

— Как самочувствие тархины Ласаралин, мой господин? Ей лучше?

Тебе ли не знать, презренная, если у тебя уши по всему дворцу? И если…

Ласаралин, несмотря на обуревавшие ее мысли о грехах, не иначе, как была благословлена всеми богами разом. Оступиться на верхней ступени — а их было без малого два десятка, мраморных и с острыми гранями, — но не сломать себе шеи и даже не разбить головы — это, без сомнения, чудо. И пусть на этом удачливость Ласаралин закончилась, — падать, как мужчин, ее, благородную тархину, никто не учил, — но отделалась эта несчастная всё же легко: синяками, разбитыми коленями и сломанным запястьем. Губу она прокусила, уже когда пыталась сдержать жалобные стоны под пальцами вправлявшего ей руку лекаря. И еще долго роняла горькие слезы, уткнувшись лицом в мужнино плечо. А уж как этому обрадовался посол с островов, рассчитывавший провести вечер за согласованием торговых пошлин, но вместо этого выслушивавший извинения от Великого визиря. Те были исключительно его, визиря, инициативой и звучали по большей части, как «жена для калорменского мужчины свята, будь он хоть пахарем, хоть тисроком», а потому утешали слабо.

Возлюбленная жена тем временем порыдала всласть, напилась спешно приготовленного лекарем макового отвара и провалилась в неспокойный сон, изредка принимаясь всхлипывать и бормотать всё, что взбредет в голову. Были, впрочем, в этом бреду и вполне осмысленные фразы. На вопрос, кто толкнул, Ласаралин ответила настолько четко, что сошла бы за совершенно здоровую и трезвую, не будь у нее такого затуманенного взгляда.

— Тархина Ласаралин поведала мне весьма интересные подробности своего падения.

Выражение лица Измиры не изменилось. Скорее уж наоборот, застыло бронзовой маской с нарисованной кармином улыбкой и совершенной пустотой в глазах.

— И что же она рассказала моему господину? — спросила Измира елейным тоном, медленно поднимаясь с деревянного настила. Как охотник в степи, знающий, что если двигаться слишком быстро и резко, то притаившаяся в высокой траве змея сочтет это угрозой.

Змея предпочла притвориться успокоенной.

— Скажи мне, чего ты пыталась добиться?

Смуглое лицо по-прежнему казалось безжизненной маской, но скрыть презрения в голосе Измира не сумела.

— Она недостойна. Чем она так хороша, что ты, мой господин, взял ее женой, не раздумав и дня? Происхождением? Она верит, что текущая в ее жилах кровь важнее тех лет, что я отдала тебе? Я такая же тархина, но я согласилась на позор и для меня, и для моего несчастного отца, лишь бы быть рядом с тобой.

Уж лучше бы ты молчала, глупая. Ты согласилась на участь наложницы, чтобы жить во дворце, а не в доме, ничем не отличимом от хлева, и носить шелк и бархат, а не грубый лен. Ты продала, зная, что я пожелаю купить, только и всего.

— Я видела, как умер этот ничтожный, покусившийся на твое право на трон, — продолжила Измира, и ее глаза полыхнули расплавленным металлом. — Я сама лишила его жизни, зная, что если этот поступок прогневает моего господина, то меня не защитит ни семья, ни золото, как тархину Ласаралин. Но ты выбрал ее!

— И ты возомнила себя вправе спорить с моими решениями?

Лицом Измира, без сомнения, владела даже слишком хорошо. Но стоило ей услышать непривычно вкрадчивый тон, и в серых глазах промелькнула искренняя растерянность. Должно быть, она впервые задумалась о том, что могла заиграться в обиженную любовницу.

— Я… лишь желаю…

Еще большей власти. Всего, чего только может достичь женщина во дворце Ташбаана. Не как жена. Но как мать следующего тисрока. Вот только… кто сказал, что я тебе это позволю?

— Желаешь чего?

— Чтобы… — растерянность в ее глазах сменилась настороженностью, — ты любил меня.