Пламя Азарота (СИ)

— У тебя нет сыновей, — попыталась напомнить она в одну из холодных ночей в пустыне, но добилась лишь лаконичного и будто бы равнодушного «Помню». Как помнит, что нет и братьев. Восьмерых дочерей принесли наложницы его отца и лишь одного сына, пережившего свое семилетие. Случись что, на чьи плечи лягут заботы о южных границах? О вырастающих посреди пустыни башнях-форпостах и раскинувшихся среди оазисов городах в цвете распускающихся лилий и плодоносящих фруктовых деревьев. О проложенных среди бескрайних красных барханов торговых путях и выкопанных через каждые десять миль колодцах с прозрачной холодной водой, глубоких настолько, что придется потратить половину дня, чтобы спуститься к самому их дну. Юг Калормена — суровый край, полный ветра и песка, и без людей, без кропотливой работы сотен и тысяч мужчин и женщин его быстро захватит пустыня, не оставив и следа от прежнего величия. Погребя и колодцы, и окруженные стенами из песчаника города и деревни, и саму Джаухар-Ахсану. Сердце Пустыни, увенчанное вырастающей из песчаного холма огромной башней-дворцом с сотней садов, разбитых в наружных галереях, что опоясывали башню от подножия до самого хрустального купола на ее вершине. Словно огромный алмаз, сиял он в лучах солнца, становясь розоватым на рассвете, ослепительно-белым в полдень, багряно-золотым в час заката и вновь белым в свете восходящей луны. Словно негаснущий маяк, купол привлекал взгляды идущих по пустыне купцов с караванами и одиноких путников, обещая каждому сытный ужин и мягкую постель. Сердце Пустыни готово распахнуть свои врата всякому, кто идет к нему с миром.

И встретить копьями всякого, кто приходит с войной.

Черный в темноте песок шуршал под мягкими замшевыми сапогами, становясь бурым при свете луны, и тогда по нему ползли изломанные тени несущих дозор воинов в остроконечных шлемах.

— Мой господин, — склонялся каждый из них в почтительном поклоне, едва завидев в сумраке высветленные краской волосы, вихрами обрамлявшие смуглое лицо. — Ночь тиха, как в день сотворения мира, мой господин. Вам не о чем тревожиться.

Кроме той угрозы, что притаилась в самом лагере, скрываясь за пологом красно-желтого шатра. В доносившемся из этого шатра женском смехе отчетливо слышался страх.

— Ваши женщины боятся, благородный тархан, — заговорил прошлым утром Алимаш, когда они собрались за завтраком, чтобы обсудить свои дальнейшие действия — в меньшей степени — и обменяться завуалированными угрозами — в гораздо большей, чем следовало бы военным союзникам.

— Женщинам, благородный тархан, — лениво ответил Анрадин, поглаживая выкрашенную в алый цвет бороду, — свойственно быть глупее ослиц. Они станут бояться даже за неприступными стенами. А я никогда не разделял опасений тех… мужчин, что берегут наложниц, будто законных жен. Медное кольцо — цена всем этим северянкам и островитянкам.

— Не все могут позволить себе быть столь… щедрыми, благородный тархан, — парировал Ильгамут, не скрывая усмешки. Анрадину не было и сорока — восемь лет отделяли их друг от друга, — но тархан упорно мнил себя мудрейшим из присутствующих в лагере военачальников. Прав был живший пару столетий назад поэт и астроном Ардешир, говоря, что мужчина, уделяющий слишком много внимания своей бороде, теряет ровно столько же в уме. Анрадин, впрочем, процитировал бы в ответ слова философа Невиша из Техишбаана: «Мужчина, не отрастивший бороды, подобен соколу без перьев, неспособному познать радости полета». Ильгамут же смысла в этих словах не находил, да и красить бороду в один цвет с волосами было бы слишком утомительно. Уж время на брадобрея нетрудно найти и умудренному сотнями забот тархану.

— Не тратьте утренние часы понапрасну, — вмешался Алимаш прежде, чем Анрадин ответил на обвинение в расточительности. Алимаш был моложе их обоих, но при этом вдвое рассудительнее. И тоже любил цитировать мудрецов и поэтов. — Каждая песчинка в часах становится ценнее алмаза, когда враг собирает под своим началом тысячи копий.

— У пустынников нет и половины от этого числа, — ответил Анрадин с презрением к варварам. Или к опасениям соратников. Считал их обоих ни на что негодными юнцами, лишь попущением богов получившими под свое начало войска и боевые колесницы.

— Мои люди говорят, что в песках собирается армия, — не согласился Ильгамут. — Должно быть, у них появился сильный правитель, способный объединить враждующие кланы. То, что мы видели десять дней назад, — лишь авангард. И на смену той сотне убитых придут тысячи.

— Я скорее поверю, что пустынники прознали о слабом правителе Калормена, — парировал Анрадин, и презрение в его голосе прозвучало еще отчетливее. — Тисрок, что не способен покинуть Ташбаана, недостоин своего титула. И нападение на границы было вопросом времени, раз наш грозный повелитель более не желает воевать.