Пламя Азарота (СИ)

Перепуганные слуги молились, не поднимаясь с колен, пока в шатер не ворвалась женщина в нежно-фиолетовом платье, звеня тяжелым поясом из золотых монет, и не взмахнула руками в полупрозрачных рукавах, расширяющихся от локтей. Прекрасная, словно богиня. И столь же разъяренная.

— Во имя Зардинах, что вы удумали, нечестивцы?! Желаете, чтобы он задохнулся?! Откройте полог!

И опустилась на край ложа, словно сама была смиренной служанкой, желавшей позаботиться о господине. Длинная, переброшенная на грудь коса слабо зазвенела вплетенными в темно-каштановые волосы подвесками, когда незнакомка склонилась над тарханом, а взгляд необычных голубовато-зеленых глаз, лишь слегка подведенных черных краской, сделался непритворно взволнованным при виде его посеревшего лица.

— Смею надеяться, вы позвали лекаря? — спросила женщина, не обращаясь толком ни к кому из слуг, и Вилора поспешно кивнула, опустив глаза в пол. Мнимая простота прически и платья — верхняя полупрозрачная юбка едва расшита золотом по краям ложившегося волнами разреза — Вилору не обманула. Каждое движение незнакомки, каждый взгляд из-под подкрашенных ресниц говорил о том, что она госпожа, по меньшей мере тархина, а не скромная наложница.

— Лекарь сделал всё, что было в его силах, — ответила Вилора недрогнувшим голосом. — Нам остается лишь молиться богам, благородная госпожа.

Тархину — Вилора решила, что будет именовать ее именно так, пока не узнает бы имени — ответ не удовлетворил.

— У богов много своих забот. Неразумно полагаться лишь на их милость, — сказала она недовольным голосом и опустила узкую холеную ладонь с двумя золотыми ободками колец на среднем пальце в медную чашу с холодной водой. Хлопкового платка, которым прежде утирали испарину со лба и щек, тархина даже не коснулась. Провела пальцами по горячей коже, убрав липнущий к щеке завиток мягких светлых волос, и черные ресницы слабо дрогнули в ответ. Ильгамут приоткрыл глаза с расширенными зрачками и просипел, облизнув пересохшие губы:

— Госпожа… Я думал… вы привиделись мне.

— Вы огорчили меня, благородный тархан, — ответила тархина без улыбки, но руку не убрала. — Я провела в пути полтора месяца отнюдь не для того, чтобы найти вас мертвым. Как непочтительно с вашей стороны встречать меня подобным образом.

— Я… — слова давались ему с трудом, но упорства было не занимать, — умоляю о прощении.

— Оставьте, — сказала тархина совсем тихим голосом. — Сегодня я прощаю вас. О вашем неразумии мы поговорим позже.

— Я видел, — пересохшие губы едва разошлись в подобии слабой улыбки, — тот бросок. Она бы… не сумела меня убить.

Как любой калорменский мужчина, он продолжил бы бахвалиться даже на смертном одре. Будто судьба не его сатрапии висела на волоске несколько долгих утренних часов.

— И всё же, — сказала тархина, качнув головой, и вслед за этим движением закачались ее длинные серьги с ромбиками аметистов и золотыми полумесяцами на концах. — Окажись яд сильнее, вы бы умерли, не дождавшись подмоги, — и приказала, словно и в самом деле была богиней, поднимаясь с ложа. — Спите. Я не стану более утомлять вас.

Она вышла из шатра, набросив на волосы поспешно протянутую слугой шелковую шаль нежно-фиолетового цвета и думая о том, что даже самых разумных мужчин однажды непременно одолеет невиданная глупость. «Я видел бросок», говорил этот безумец и еще смел улыбаться, хотя на нем не было лица, а глаза почернели от того, насколько сильно расширились его зрачки. Сегодня видел. Но что будет завтра? Как можно… так глупо ставить под удар всё, чего она добилась? Всё, на что она рассчитывала. Уж не ослепла ли она? Не придумала ли, поддавшись чувствам, несуществующий образ, идеал, имеющий куда меньше сходства с истиной, чем могло бы показаться?

Не такого приема она ждала, покидая Ташбаан во главе спешно созванной армии тисрока. Не на такую встречу надеялась, проводя долгие часы морского путешествия за чтением и скучая от постоянной тряски в седле. О носилках в такой спешке не могло быть и речи, и Джанаан находила мало приятного в том, чтобы целыми днями напролет — и ночами, когда дни стали слишком жаркими, чтобы выдержать хотя бы час пути — нестись верхом в попытке обогнать сам ветер. И что найти в конце пути?

Ильсомбраз всего лишь ребенок, чтобы ни думал его отец. За Ильсомбразом должен стоять опытный военачальник. Но мужчина, на которого она рассчитывала, едва не обратил прахом все ее надежды.

Ильсомбраз, впрочем, смертельно обиделся бы, если бы узнал, сколь невысокого мнения о его талантах была его собственная мать. Названный в честь тисрока Ильсомбраза, Покорителя Запада, в неполные семь лет получивший из рук овдовевшей матери право на две сатрапии ее покойного мужа и привыкший знать обо всех делах своих земель — пусть и не имея права принимать решения без советников, но беспрестанно учась править на примере других, более зрелых мужей — Ильсомбраз давно уже не считал себя ребенком. Первые же его слова при виде вошедшей в шатер матери это подтвердили.