Пламя Азарота (СИ)

Мальчишкой он ночами напролет смотрел на тонкие линии, рисовавшие черты узких лиц и изгибы женских тел под прозрачными тканями. И теперь видел их вновь в том, как трепетали подкрашенные ресницы, как вздымалась тяжелая полная грудь под белой тканью, расшитой по низкому вырезу серебристым бисером. Как блестели при каждом вдохе серебряные пуговицы на ее тесной безрукавке в завитках серебряных узоров, и пальцы сводило судорогой от желания протянуть руку, расстегнуть их все до единой и ласкать ее грудь, пока она сама не начнет молить о большем.

— Символы, госпожа, — ответил Ильгамут ровным голосом и начертил двумя пальцами невидимую волнистую линию поверх карты. — Вода. Стрела, — рядом с призрачным, удерживаемым перед внутренним взором зна́ком волн пролегла еще одна короткая линия. — Она указывает направление. Ночью же путники идут по звездам.

Джанаан внимательно следила взглядом за движением смуглых пальцев, вычерчивающих пятиконечную звезду.

— У каждого созвездия свой символ, а читать карту звездного неба в сатрапии обучены даже маленькие дети.

— Я бы заплутала, — призналась принцесса, смущенно проводя пальцами по переброшенной на грудь косе. Пустыня была безжалостна к так любимым женщинами красивым прическам, и все они — начиная от жен землепашцев, украшавших себя лишь по праздникам, и заканчивая благородными тархинами, — заплетали волосы в одну и ту же тугую косу, отличавшуюся лишь длиной. — Я умею читать карты, но пески… Я привыкла к более… разнообразному пейзажу. Эти барханы кажутся мне совершенно одинаковыми.

— Вам нет нужды путешествовать по пустыне в одиночку, госпожа, — ответил Ильгамут. Чертившая символы рука остановилась возле самых пальцев с длинными, выкрашенными хной ногтями. И дотронулась, почувствовав нежность смугловатой кожи. Тонкие цепочки, соединявшие кольца принцессы с браслетом на запястье, слабо зазвенели, когда она шевельнула рукой, позволяя ему сплести ее пальцы со своими.

Как крылья голубки раскрываются южному ветру, так и возлюбленная моя раскрывает свои объятия. Всегда начинай единение с малого, ибо любовь не терпит спешки.

Джанаан повернула голову, глядя на него через плечо. Застыла без движения настолько близко, что он видел свое отражение в ее зрачках. Лишь наклониться — ведь теперь она казалась совсем миниатюрной, не лишившейся своего величия, как принцесса, но сделавшейся совсем хрупкой, как в тот день, когда появилась в устье реки Кадер верхом на чужом жеребце, — и коснуться подкрашенных кармином губ. Вдыхать полной грудью исходящий от ее кожи запах цветочных масел и чувствовать под пальцами шелк длинных волос. Расплести эту так неподходящую ей косу — пусть гладко расчесанные волосы придавали ее лицу необычайно нежный вид, — и позволить тяжелым кудрям окутать ее, словно покрывало, до середины бедер в свободных белоснежных шальварах. И видеть, как эти дивные раскосые глаза — неотрывно смотрящие с нежностью, какой не заслуживал военный соратник, — затуманятся от наслаждения поцелуем.

— Вы… позволите? — спросил Ильгамут, понизив голос и не отводя взгляда от аквамариновой зелени в подкрашенных черной краской глазах. Выражение ее лица не изменилось, но ресницы опустились на мгновение, словно принцесса Калормена действительно могла задуматься над столь непристойной просьбой. Один удар сердца, показавшийся ему оглушительным в тишине шатра. Два. Три.

— Нет.

Ответ звучал непреклонно, но всё же Ильгамуту померещилась тень разочарования в негромком, мгновенно завораживающем грудном голосе. В его глазах она была ослепительна — поистине не зря называли ее Жемчужиной Калормена, — и все рассуждения мудрецов и стихи поэтов о женской красоте теперь казались пустыми и скучными, будто вышедшими из-под пера слепцов, никогда не видевших женщин.

— Кто-то должен возглавить армию, госпожа.

— У вас есть мой сын, благородный тархан, — ответила принцесса, и ее голос сделался ледяным, словно вода на дне колодца, исчезающем в непроглядной глубине. Но руки́ она не отняла.

— Он лишь ребенок, госпожа. Муж любимой сестры тисрока подошел бы на эту роль гораздо лучше, чем ее сын.

— Но у меня нет мужа, — напомнила принцесса без улыбки. — Хвала Ташу, тот забрал тархана Амаудира много лет назад.

— Вы вправе назвать мужем любого тархана, какого сочтете достойным вашей любви.

— Чтобы его убили его же соратники? Чтобы тарханы позабыли о своем благородстве, возмущенные излишне быстрым возвышением одного из них?

— Я не боюсь тарханов, — отрезал Ильгамут, в глубине души возмущенный тем, что она вообще могла подозревать его в подобной трусости.

— Тарханов, благородный господин, боюсь я, — парировала принцесса, и он устыдился того, что неверно понял ее слова. Женщины смотрели на всё иначе, чем мужчины, привыкшие решать свои трудности силой оружия. — Я не воин и не в силах защитить тех, кто мне дорог, от сабель и копий.

— С саблями я управлюсь сам, госпожа, — ответил Ильгамут, бережно проводя пальцами линию на ее коже, от указательного пальца до самого запястья. — Он оскорблял вас?

— Кто? — не поняла принцесса.

— Ваш муж.