Пламя Азарота (СИ)

— Госпожа, — сказал тархан с непозволительной нежностью в голосе, от которой захотелось поднять руку и провести пальцами по щеке с заживающим порезом. Дотронуться до мягких от краски волос, почувствовать, как они щекочут кончики пальцев, и зарыться в них лицом. Светловолосых женщин — рабынь и наложниц — в Калормене было в избытке, но мужчин… Мужчины предпочитали более броские оттенки, выкрашивали бороды сложными алхимическими составами в рыжий и алый цвета, как тархан Анрадин, стремясь походить на огненных духов, служителей Азарота. Светлая краска была у них не в почете. Но Джанаан не могла отрицать, что эти светлые волосы с первого мгновения приковали к себе ее взгляд. Она не уделяла южным тарханам внимания, когда была женой другого мужчины — в те дни ей было довольно и того, как муж молчал и чернел лицом при одном взгляде на Ильсомбраза, — но когда задумалась о том, кого из тарханов привлечь на свою сторону после смерти отца, Ильгамут стал первым, чье имя пришло ей на ум.

— Нет, — повторила Джанаан, высвобождая руку из его пальцев, отступила на шаг назад, опустив глаза — как и положено смиренной вдове, — и оперлась рукой на край стола. Расширяющийся от локтя рукав скрыл ладонь под складками белого шелка. — Наши союзники будут здесь с минуты на минуту. Не ставьте меня в неловкое положение.

Если он вздумал говорить о любви — не о политическом расчете, в котором Джанаан не сомневалась, ибо принцесс берут в жены не за их красоту или ум, — то пусть докажет эту любовь. Как уже доказал свою верность и храбрость. Но она не уступит мужчине лишь потому, что он красив и отважен. Пусть докажет, что он не в силах даже помыслить о том, чтобы причинить ей вред своими желаниями.

Союзники не заставили себя ждать, явившись на военный совет даже раньше назначенного. И не замедлили начать споры. Джанаан не вмешивалась, сидя на обитом шелком низком табурете и помешивая длинной серебряной ложечкой разведенный ледяной водой шербет в высоком хрустальном бокале.

— Выступим немедля и разобьем их! — гремел тархан Шахсавар из Техишбаана, сверкая темными глазами и багровым рубином в белоснежном тюрбане. — Чем дольше мы ждем, тем сильнее они становятся!

— Чушь! — спорил Ильгамут, упираясь обеими руками в столешницу. Хотя Джанаан казалось, что он с куда большим удовольствием схватился бы за изогнутый кинжал в темных ножнах, небрежно воткнутый за подпоясавший кафтан зеленый кушак. Светлые волосы падали ему на лоб отдельными завитками, и карие глаза обретали золотистый оттенок разгорающегося пламени. — Вы привыкли сражаться в степях, благородный тархан, но в пустыне всё иначе. Лето выдалось жаркое, одна половина притоков Руд-Халидж пересохла, а вторая обмелела настолько, что воды не хватит даже для того, чтобы напоить пару верблюдов. Пустынники пойдут на северо-запад и будут двигаться вдоль течения реки, пока не доберутся до плодородных земель. Мы заняли наиболее выгодную позицию, им не обойти нас стороной, если только они не хотят потерять в песках половину собранного войска.

— И что скажет великий тисрок, когда узнает, что его воины пьют вино и развлекаются с женщинами вместо того, чтобы сражаться с врагами империи?!

— Будет благодарен, что мы не погубили половину его армии, красуясь перед его сестрой! Без воды мы обречены. Так же, как и они. Нужно ждать! План тем и хорош, что прост, как…

Ильсомбраз молчал, замерев возле матери равнодушной ко всему статуей и скрестив на груди руки в бледно-зеленых рукавах. Мечтал, верно, поскорее снять тесный кафтан с золотым шитьем, но не желал, чтобы мужчины считали его слабым и неспособным вынести южную жару.

— И если пустынники подошлют в лагерь какую-нибудь прелестницу, чтобы выведать наши планы, — ввернул тархан Анрадин, смерив Ильгамута многозначительным взглядом, — то бедняжка уйдет ни с чем.

Джанаан отставила бокал со шербетом и выразительно подняла бровь.

— И на что же вы намекаете, благородный тархан?

— Спросите тархана Ильгамута, о прекраснейшая из господ, — ответил Анрадин с презрительной улыбкой. — Хотя, полагаю, он не пожелает поведать вам о своей легковерности.

— Моя легковерность, благородный тархан, не имеет к этому никакого отношения, — отрезал Ильгамут, выждал несколько мгновений, словно надеялся, что Джанаан отведет от его лица любопытствующий взгляд, и всё же ответил. — Так уж сложилось, госпожа, что богам было угодно наделить меня не самой подходящей правителю чертой. Я говорю во сне.

Кто-то из тарханов негромко и будто бы понимающе хохотнул. Джанаан вновь подняла бровь и спросила:

— И о чем же, благородный тархан?

— Увы, но обо всем, что занимает мои мысли. В месяц сбора урожая я говорю о зернохранилищах, в праздники рассказываю об уготованных богам дарах и жертвенных животных, а в дни войны… выдаю свою стратегию и тактику. Тархану Анрадину однажды повезло этим воспользоваться.

— Она была очаровательна, не правда ли? — ввернул Анрадин, не прекращая презрительно улыбаться.

— Была, — негромко согласился Ильгамут, но его тон Джанаан не понравился.

— Вы убили ее?