— Нет, госпожа, — ответил тархан ровным голосом, но бросил на нее притворно-оскорбленный взгляд из-под светлых волос. — Не хотел марать руки о подобную дрянь.
— Любопытно, — сказала Джанаан, давая понять, что этот разговор не закончен, и вновь протянула руку к бокалу. По прозрачному, словно слеза, хрусталю стекали холодные капли. — Продолжайте, благородные господа. Мой сын желает выслушать вас всех, прежде чем решить, как ему поступить.
***
Пыль поднималась с земли при малейшем порыве ветра, немедленно оседая на поникших от жары цветах и листьях фруктовых деревьев. На севере, вдали за чернеющими на фоне белой пустыни Усыпальницами, стояла беспрерывно клубящаяся стена песка, но до острова посреди полноводной реки добирались лишь жалкие отголоски бури. О близости слепящей глаза пустыни напоминало только светло-голубое, почти белое небо без единого облачка и палящее солнце, медленно поднимающееся к зениту и оставляющее на высохшей земле длинные черные тени.
Ласаралин пряталась в одной из таких теней, сбросив с заплетенных в косы волос бледно-зеленое покрывало с серебряным шитьем и обмахиваясь его краем. Никогда прежде она не оставалась в Ташбаане в такую жару, но покинуть его теперь означало бы признать свое поражение. Даже по такой незначительной причине, как постоянная духота, не проходящая, даже когда солнце на небе сменялось луной. Прошлой ночью она проворочалась без сна несколько часов, глядя, как на распахнутых балконных дверях из чистого хрусталя едва колышутся прозрачные бирюзовые шторы. Казалось, будто ветер не дул даже с моря.
Кожура перезревших апельсинов лопалась с брызгами от первого же прикосновения ножа с рукоятью из слоновой кости. Красный сок тек по стенкам бокала, холодный и приторно-сладкий, но жажда проходила ненадолго и с каждым часом становилась только сильнее. Служанки коршунами следили за каждым движением и вздохом госпожи, приносили всё желаемое по первому же щелчку пальцев, но чувство напряжения, затаившейся в тенях от деревьев угрозы не оставляло ее ни на мгновение. Шпионят? Но для кого? Интерес к жене тисрока проявляют лишь по одной причине — желают знать, не в тягости ли она, — но мужу шпионы без надобности. Муж щадит ее и предпочитает общество темнокудрых наложниц с тяжелыми ожерельями из золотых монет, а не женщины, подарившей ему дочь вместо сына.
Теперь Ласаралин даже находила это забавным. Видела высокомерные взгляды главных наложниц: красавицы Измиры, в полумраке неотличимой от принцессы Джанаан, смуглой до черноты Амарет со столь густыми волосами, что она заплетала их в дюжину толстых, перевитых голубым жемчугом кос, и бледной, словно лик полной луны над пустыней, Ясаман, считавшей себя прекраснейшей женщиной во дворце и принимавшейся бить хрустальные флаконы с притираниями всякий раз, когда слышала обратное. Чем Рабадаша привлекала эта вздорная женщина, Ласаралин не знала — быть может, его веселили возмущения презренной наложницы, считавшей себя по меньшей мере законной женой, или стенания слуг о том, что каждая встреча повелителя с Ясаман превращала покои в место свирепого побоища, — но последние несколько ночей он проводил только с ней. Ясаман каждое утро хвасталась перед всем дворцом новыми подарками, пока Измира не пообещала отравить посягнувшую на ее место мерзавку и не вцепилась ей в волосы, когда Ясаман посмела заявить, что «господину наскучила его нищая тархина, достойная лишь участи наложницы, но не жены».
Драка, по словам слуг, вышла безобразная, но Ласаралин, прослышав об этом, смогла лишь тяжело вздохнуть. Эти женщины боролись не за мужчину, а за его власть, которая Ласаралин была без надобности. И ни во что не ставили жену своего господина, которой полагалось наставлять глупых наложниц. Но как заставить подчиняться женщин, бывших старше нее и считавших, что она стоит выше них лишь благодаря счастливому случаю? Измира уж точно не простила того, как ее обошли. И кто? Тархина, уже выходившая замуж за другого мужчину, но при этом слишком мало знавшая о том, как вести себя на ложе, чтобы угодить господину. Испорченная, но по-прежнему неопытная и ни на что негодная.
Изменница.
Приструнить этих вздорных красавиц сумел бы только муж, но гаремные ссоры его не интересовали. Особенно после того, как кто-то из тарханов прислал ему в дар новую скаковую лошадь — великолепного черного жеребца, прыгавшего через даже через те препятствия, что казались Ласаралин совершенно непреодолимыми. Не чета Дьяволу, погибшему во время штурма Ташбаана в прошлом году, но боевой конь господину был ни к чему с самой битвы при Анварде. А для того, чтобы носиться по пустыне, поднимая в воздух клубы пыли, куда лучше подходил его новый жеребец.