Пламя и ветер

Ворвалась молочница Кристинка с бидоном в руках.

— Дайте-ка посуду! — сказала она важно. — Налью Юлиньке молока. И вообще я пришла взять ее к себе, говорят, что за ней некому ходить.

Кристинка продолжала развивать свою мысль: мол, Юлинька заживет отлично, поить ее будут одними сливками, а если Розенгейм согласится, девочка может остаться у них навсегда, потому что она, Кристина, прогнала Сватомира, ну его к черту, какой от него прок, да и все мужчины таковы, в общем, она не пойдет замуж. К ней только потому и сватаются, что любой мужик не прочь кататься по деревням в бричке и бить баклуши. Им только этого и надо: заполучить бы налаженную молочную торговлю, а совсем не ее, Кристину. Изволь такого мужа кормить, угождать ему весь день, а к вечеру он потащится в трактир хлестать пиво и чесать языком или резаться в карты с другими такими же олухами. Если жена зарабатывает, муж скоро обленится, палец о палец не ударит, это факт!

Все это Кристинка выпалила, прежде чем Беранкова и Розенгейм успели завязать узелок с детским бельем и объяснить молочнице, как решено дело с Юлинькой. Беранкова и Кристинка чуть не поругались, споря о том, кому из них взять девочку. Наконец они согласились, — Густава и не спрашивали! — что будут печься о ней поочередно: несколько дней одна, потом другая. За это Кристинка должна каждый день приносить детям Беранковой литр молока.

— А когда же вы будете давать девочку мне? — нерешительно спросил Густав.

— Когда заслужите, — в один голос ответили женщины.

— Хотел бы я знать, пани Беранкова, что скажет на это ваш муж?

— Этот старый добряк и не заметит, что у него стало одним ребенком больше, — усмехнулась Кристинка.

— И верно, — весело согласилась жена жестянщика.

Они ушли в полном согласии, Густав проводил их на улицу и там отвесил им низкий поклон. Беранкова прижала ребенка к своей необъятной груди, и ее сияющее лицо расплылось, как блин на сковородке.

— Как у вас дела со Сватомиром? — осведомилась она по дороге. — Не бросать же его, ведь вы столько лет с ним женихались. Это вы не всерьез сказали, что никогда не пойдете замуж. Тут уж дело такое: мужик нужен, без него какая же жизнь?

— То-то и оно, что со Сватомиром жизнь была бы хуже некуда. Что он сумеет, кроме как делать детей?

— А без детей, Кристинка, какая же семья?

— Знаю, знаю. Но уж коли выходить замуж, так за пожилого, опытного, а не за такого козленка, как Сватомир. И где только были мои глаза, о чем я думала? Знаем мы друг друга с детства, вот я и привыкла к нему, а привычка — вторая натура.

— Иной раз и с пожилым, опытным живется несладко. Возьмите, к примеру, Марту Ержабкову. Каково ей со стариком Лихновским?

— А что? Обеспечила себя.

— Обеспечить-то обеспечила, и не одну себя, а заодно и мать и старшую сестру, которую оставил с носом этот ее жених, не помню уж, как его звали.

— Мать-то померла уже, а старшая сестра сейчас у них вроде за служанку. Вы слышали, что Марта родила мертвого ребенка?

— Чего только люди не наболтают! А я слыхала, наоборот, что она осталась девушкой, не хотела спать с этим старым хрычом. И, мол, уже два раза удирала от него с мальчишкой, что пас у них стадо.

— Говорят, от нее одна тень осталась. А какая красавица была! — Беранкова вздохнула. — Говорят! Иной раз невесть сколько наболтают, а другой раз ничего толком и не узнаешь.

— Верно, верно, — горячо согласилась Кристинка. — Ничего ни о ком толком не знаешь, а люди пристают, мол, расскажи да расскажи. Не скажешь — думают, что ты им не доверяешь, даже обижаются.

Из-за угла появился Еждичек с тележкой, он вез ящик угля. Тележка застревала в грязи. Завидя женщин, он тотчас бросил тележку и подбежал к Беранковой. Куда она ходила с ребенком, уж не к доктору ли? Болеет малыш, крошка бедненький? Что-о? Неужели? Ушам своим не верю! Что сказала почтенная соседушка? Это ребенок жида Розенгейма?

— И не противно вам, пани Беранкова? Киньте вы его в лужу!

Обоих женщин словно взорвало.

— Проваливайте, катитесь отсюда! — закричала Кристинка.

— Охота вам заботиться о чужом пащенке! — хихикнул Еждичек. — Мало, что ли, вам своих ребят, пани Беранкова, надумали взять жидовскую Сару! Может, вы тоже социалистка, как Розенгейм? Социал-домо-крад?

— Заткнитесь, паскуда, сукин сын! Уж вы-то заботитесь только о своей шкуре. Проваливайте с глаз долой! — И разъяренная Беранкова плюнула ему под ноги.

Еждичек стоял как громом пораженный.

— Поделом ему, этой обезьяне! — вставила Кристинка.

Лавочник поспешил к своей тележке.

— Как аукнется, так и откликнется, — сказала Беранкова. — Иначе нельзя. — И, расставаясь с молочницей, напомнила: — Так завтра вы нам принесете литр молока, Кристинка?

— Цельного! Сами знаете, своим я не жалею.

— А за Сватомира и вправду не пойдете замуж?

— Как бог свят, пани Беранкова.