Пламя и ветер

Но Сватомир Чешпиво не отступался от Кристинки. Ему было нипочем, что она гнала и высмеивала его, что избегала его с того самого дня, когда старый Чешпиво покончил с собой. Такой это был славный человек, всегда верный своему слову и почитатель святого Яна Непомуцкого! А Сватомир бьет баклуши, не ищет работы, болтается по городу, засунув руки в карманы, совсем как братья Рейголовы. Этот лодырь все чего-то ждет, все толкует о больших деньгах, не иначе у него ум зашел за разум. Пока был жив его отец, он заставлял Сватомира работать, а нынче и думать нечего, матери с ним не справиться, несчастная она женщина.

— Что ж ты все шляешься? — спрашивала она сына. — Занялся бы чем, чего ждешь?

— Жду денег, больших денег.

— Спятил! Откуда у тебя быть большим деньгам?

— За работу на пруду. — У Сватомира был такой вид, словно он с неба свалился или только что проснулся.

Тот же вопрос задавала подчас Петру его мать:

— Чего ты ждешь? Занялся бы чем, чего ждешь?

Она никак не могла понять, почему ее сын, образованный человек, бездельничает или нанимается в землекопы на посмешище солидных раньковчан.

Сама она трудилась без устали, руки и ноги у нее часто ныли так, что она просыпалась среди ночи. Но они с Петром не голодали, исправно платили за жилье, а на мелкие расходы, главным образом на книги, у Петра и зимой остались сбережения от работы на пруде. Возможно также, что он выигрывал кое-какую мелочь в карты — мать никогда не расспрашивала его об этом.

2

По вечерам Петр ходил в читальню, навещал Роудного, Грдличку и, конечно, Розенгейма. В городской библиотеке он помогал выдавать книги.

В конце февраля он в любую погоду стал уделять час-другой прогулкам с Евой Голиновой.

Они познакомились в читальне, Петр сразу заметил эту девушку с румяно-смуглым, будто персик, лицом, и густыми черными волосами, спускавшимися по плечам. Петр провожал ее до дому, и ему казалось, что он знает Еву с детства, хотя ее семья поселилась в Ранькове только летом этого года. Отец Евы прежде был учителем в Ранькове, а когда женился и у них родилась дочь, его перевели в сельскую школу, в глубине округа, потом еще в какое-то захолустье, но под конец все-таки посчитались с его многосемейностью и вернули обратно в Раньков.

Ева стала ходить в читальню, ей хотелось познакомиться с кем-нибудь из гимназистов, кто любит чтение так же, как она. Вначале она читала все, что попадалось под руку, потом, прочтя «Анну Каренину», познакомившись с Тургеневым, стала разборчивей.

Да, конечно, она читала «Магдалену» Махара и его стихи о судьбе женщины «Здесь надо б розам цвесть...». Еве хотелось пройти курс гимназии, разумеется, вольнослушательницей, а потом изучать медицину. Но их семье это было не по средствам, как всякому учителю, который не получил в приданое доходного дома, усадьбы или солидного капитала. Ева жалела, что не родилась мальчишкой: в Австро-Венгрии, где владычествует католическая церковь, женщине не позволено вмешиваться в общественные дела, она лишена избирательного права, обречена лишь на то, чтобы печься о доме, о муже. Да, да, женщину здесь считают человеком низшего сорта, хотя мыслить и чувствовать она может не хуже, чем мужчина. Чудесное государство Австро-Венгрия!

Ироническая манера Евы, ее живые, сияющие глаза очаровывали Петра.

Ева окончила двухгодичные коммерческие курсы и вот уже полгода сидела дома, посылала повсюду предложения о найме — но нынче разве устроишься без протекции! — и, как и Петр, ждала: не придет ли наконец положительный ответ. Ведь и он старался найти работу — сначала отвечающую его способностям, а потом любую.

Петр провожал Еву из читальни домой, они ходили по боковым улочкам, чтобы никто не заметил.

Их дружба быстро крепла, сердца учащенно бились при встрече и когда они прощались, пожимая друг другу руки.

Петр не переставал с волнением думать о девушке и после того как, недели через две, Ева уехала в Прагу; каким-то чудом она получила там плохо оплачиваемое место конторщицы в страховой компании «Унион». В Вршовицах, на Виноградской улице, она сняла комнатушку на пятом этаже и так описывала ее Петру:

«Здесь нет ничего, кроме дивана, столика, стула и вешалки, и все-таки здесь премило. Из окна вид на виноградскую водокачку, поле и сад... И представь себе, — сообщала она, — здесь, говорят, живет поэт Франя Шрамек со своей возлюбленной. Хорошо бы с ним познакомиться!»

Петр писал Еве каждый день. Писал о проблемах, которые они затронули и не успели обсудить, посылал стихи о любви, Ева отвечала ему так же аккуратно.

И все-таки Петру было тоскливо. Он чувствовал себя одиноким, старался заполнить это одиночество визитами к Густаву, к Роудному, разговорами с Грдличкой, с шестиклассниками Криштофом Нехибой и Яном Залеским и другими новыми знакомцами из читальни и библиотеки.