Пламя и ветер

Криштоф хотел стать художником, восхищался Алешом[74], Марольдом, Кнюпфером[75], Ян знал наизусть целые абзацы из «Сети веры» Хельчицкого[76] и с пылом декламировал «Май». Оба были влюблены в Еву, ревновали ее друг к другу и сообща к Петру, но ничем не проявляли своих чувств. При всем том они были рады знакомству с Петром, удивлялись его начитанности, им импонировала смелость, с которой он сменил пиджак интеллигента на куртку землекопа, взял в руки лопату, перешел на «ты» с рабочими. Восхищались они и тем, что он нашел в себе решимость порвать с католической церковью сразу же, как кончил гимназию.

3

В поднебесье пел жаворонок, с косогоров и полей сходил снег, раньковчане, имевшие земельные наделы, уже вылезали на поля, начинались работы на пруду, поденщики, еще вчера застывшие, как сосульки, «оттаяли», потягивались, греясь на солнышке, и стряхивали в лужи «лишних» вшей и блох. Охотнее всего они сбросили бы кожу, как змеи, чтобы избавиться не только от насекомых, но и от прошлого, от своей тяжкой скитальческой доли, которая лишила их всего, чего только могла лишить, кроме разве человеческого облика.

Старые, поредевшие артели собирались снова. Петр опять стал работать с Брейлой.

— За два месяца кончим, — сказал тот. — Говорят, приедет высокое начальство, может, даже император. Это я слышал от главного инженера... А потом фирма «Кресс и Бернард» переведет нас на Быстршичку, работы в этом году, слава богу, хватает. Ну-ка, пошевеливайтесь, братцы.

На пруду появился и Сватомир Чешпиво.

— Что ж ты не привел на работу своих дружков, братьев Рейголовых? — спросили его.

— Их на работу калачом не заманишь. И кто сказал, что они мне дружки?

В еженедельнике «Задруга», издаваемом федерацией чешских анархистов, были напечатаны стихи Петра Хлума. В Ранькове они вызвали много пересудов, — Густав Розенгейм переписал их и пустил по рукам.

Ни гимназический учитель литературы Снупек, ни законоучитель Коларж этих стихов не читали, однако же высказались о них. Законоучитель на уроке в первом классе распространялся о «смутьянах, кои хотят поджечь мир, ненавидя всех людей, ибо по собственной лености не преуспели в жизни. На том свете они предстанут перед всевышним и не получат прощения, суждено им вечно гореть в геенне огненной». В шестом классе Коларж метал громы и молнии на таких недоучек, как Хлум, которые осмеливаются публично поносить родной город и тем самым оскорблять отечество. Учитель Снупек упомянул о Хлуме на уроке в восьмом классе: мол, нынешние журналы отличаются низким уровнем, они — свидетельство не только измельчания редакторов — где же современные Крамериусы[77], Грегры[78], — но и падения вкуса читателей, поскольку они мирятся с тем, что в журнале появляются такие вирши, как написал этот бездарный землекоп Петр Хлум. Врхлицкий — и Хлум, разве могут сравниться их стихи! Орел и воробей!

Осенние кругом пустеют нивы,
летят вдали пугливые стрижи,
охотник в чаще золотого бора
последнюю добычу сторожит.
Затих весь край — селенья, города,
и облака унылые повисли,
как этот край, грустит моя душа,
как эти облака, мои унылы мысли.
Здесь жизнь проходит словно в полутьме,
здесь правдолюб и лирик одинок
среди людей, чей высший идеал —
«нажить добро» да «накопить жирок».
Всем существом я рвусь в далекие края,
в душе весна, вокруг тоска и осень,
о город мой, ты вырастил меня,
но до чего же ты мне стал несносен!

Грдличка, зайдя к Роудному, восхищался этими стихами. Вот с чего Петр начинает свой литературный путь — не с любовных стихов, как все поэты, а сразу с гражданской поэзии! Как ярко он изобразил обстановку, в которой все мы живем!

— Он жаждет активности, ему опротивела бездеятельная жизнь, — критически разбирал стихи Роудный. — Умные стихи. У Петра бесспорно талант. Но зачем же:

В душе весна, вокруг тоска и осень!

Разве вокруг только тоска? Нет!

Среди людей, чей высший идеал —
«нажить добро» да «накопить жирок», —

со смехом процитировал Грдличка. — До чего метко сказано о наших обывателях! Вижу их, как живых, этих пузанов! Охотно нарисовал бы на них карикатуру. В набитом брюхе для них весь смысл жизни, это их идеал, высший идеал!