Пламя и ветер

— Я так люблю тебя, а ты меня навсегда оттолкнул! Я не переживу этого, Петр!

Он целовал ее и обнимал так крепко, что у нее перехватывало дыхание.

— Пусти, Петр, я пойду домой! Пусти, ради бога!

— Не могу! Никогда я тебя не выпущу. У нас теперь одна жизнь!

И темное небо посветлело и стало выше, звезды засияли ярче.

О чудесная синева весенней ночи, чудесные, весенние звезды! Сердце раскрывается под ними, как раскрывается земля для тысяч ростков на пробудившейся земле!

Дыхание ночи опьяняло влюбленных. Губы их потрескались от поцелуев, в глазах сияло счастье.

Ева и Петр возвращались в город. Им казалось, что уже наступил рассвет, птицы проснулись и распевают в садах.

5

Молодой землекоп Петр Хлум работал в артели Брейлы, у плотины, где пролегала старая-престарая дорога. Она была повреждена, два вековых дуба, крепившие плотину, свалила буря. Рабочие распиливали их на куски и увозили, потом корчевали пни, рыли землю и добрались до основания плотины. Там они натолкнулись на скалу.

Напевая песенку, Петр грузил свою тачку. Ему хотелось смеяться, сердце и мысли были переполнены Евой. О, упоение любви! Моя милая, моя милая, упоительно сладкая! Он думал о больших серо-зеленых глазах, смуглой коже, черных, отливающих сталью, волосах и горячих поцелуях, от которых губы его любимой становились алыми, как кровь.

Какое счастье думать о прекрасной благородной девушке, которая всем существом тянется к тебе, а ты к ней!

Скалу на плотине рвали динамитом. Петр не слышал сигнала? Наверное. Случалось, что он не слышал и того, что часами бубнил ему работавший рядом Брейла.

Грянул взрыв, за ним второй. Петр упал.

Сверху еще сыпалась земля и обломки скалы.

Сразу же возник переполох, люди выбегали из укрытий, бросали инструмент, бежали к месту происшествия. Главный инженер бестолково кричал на всех, потом замолчал и склонился над Петром, которого великан Брейла принес и положил на сухую листву под деревом. Петр Хлум жив и должен жить! Должен жить!

Инженер стиснул кулаки.

— Вот ведь какая беда! И надо же, именно с ним, с таким славным юношей. Скорее подводу, и в больницу! Бегите, Брейла!

— Не укрылся, прозевал, мог уцелеть, — переговаривались землекопы.

«Случай выбрал его, никого другого, потому что он был не наш, вот в чем дело!» — с горечью думали они.

Брейла сел с раненым в бричку, возница хлестнул лошадей. Солнце палило, от жары и быстрого бега кони были все в мыле, но Брейле казалось, что путь до больницы страшно долог. Он внес Петра прямо в операционную. Пот струился по его рукам, горло пересохло, он с трудом выговорил:

— Не умрет?

Врачи невозмутимо пожали плечами и ответили, взглянув на рослого землекопа:

— Как мы можем сейчас знать, приятель?

Брейла вернулся к пруду, заказал в кантине стопку водки и выпил ее, грязными руками размазывая слезы.

— Такой хороший парень! Все вы бандюги, а он нет. Уж лучше бы меня пришибло!

— Судьба, братец, судьба, — похлопал его по плечу оборванец Ирка и засмеялся. — Судьба — индейка. Сегодня он, завтра я, послезавтра ты. И ты дождешься! Чего стоит жизнь? Задумывался ты над этим, олух?

Брейла, сидя на деревянных козлах, сказал, подняв взгляд:

— Лучший друг!.. Неужто помрет?

— Поставь мне стопку, выпью за его здоровье, тогда не помрет.

— Сволочь ты! — Брейла вздрогнул и сплюнул.

— Не поставишь, и не надо. Я сам куплю. Эй, буфетчица!

— Вы уже выпили, больше не дам. Завтра, завтра. Экий вы надоеда!

— А я-я х-хоч-чу за здоровье этого... как его звать? Ну дай, дай, хозяйка!

— Завтра!

— У меня душа просит!

— Вон, гляньте, у вас вошь по животу ползет. Ступайте-ка отсюда подобру-поздорову!

Брейла встал:

— Я плачу, пусть нажрется. И одну водку, без воды!

— Ур-ра! — радостно закричал Ирка и сверкнул глазами. — Да здравствуем мы, дети своих родителей! — закричал он, с наслаждением прикладываясь к стопке, осушил ее большими глотками, утерся, икнул и взял грустного Брейлу за подбородок.

— Слушай-ка, ты никогда не думал насчет жизни? Жизнь дороже всего на свете. А ежели взять с другой стороны, так жизнь — это просто дерьмо. Так-то, братец.

Он вышел из кантины; еще с минуту слышался его смех.

— Святая правда, — вздохнула дородная буфетчица и вытерла фартуком грязный прилавок. — Иной раз эти ребята так верно скажут, что удивляешься. Что наша жизнь? Одни печали. Ну, работаю я, надрываюсь, как проклятая, к концу года сочту приход-расход, вот и все. А что мне от этого?

— Как что, а денежки? — отрезал Брейла.

— Ну, ладно, деньги. А разве все в них? Ну накоплю денег, это верно, так ими в старости уже и не попользуешься. Помру, деньги останутся, другой потратит их за меня. Может, мой сын промотает их с девками.

— Так в чем же дело? — сказал Брейла. — Бросьте эту свинскую лавочку и живите в свое удовольствие, пока не поздно.

Буфетчица подбоченилась.

— Тоже мне советчик! А то я без вас до этого не додумалась бы. Я брошу, а другая придет и будет заколачивать денежки. Дура я, что ли?

— Так оно и выходит, — с горечью сказал Брейла. — Все мы рабы денег, будь они неладны. А вот парень, которого сегодня зашибло, другой человек, говорю вам! Ему плевать на деньги.