Пламя и ветер

Сватомир прислушался к удаляющимся шагам городского дурачка и, когда они затихли, двинулся дальше. Через несколько минут он вскарабкался по крутому косогору на приходское поле и лег там в траве, подложив шапку под голову.

Он слегка дремал, временами садился, чтобы не уснуть совсем, и прикладывался к бутылке с ромом.

Люцерна издавала горьковатый запах, было тихо, только снизу, с лугов, доносился крик коростеля да на живодерне выли собаки.

Сияли звезды. Сватомир только сейчас заметил их. «Подожду, пока могильщик Лебеда крепко уснет, — решил он, — и у меня будет настроение получше от рома».

Наконец он допил бутылку, ноги у него отяжелели, он не без труда доплелся до кладбищенской ограды, перелез через нее — волосы у него от страха стали дыбом — и, как ему казалось, осторожно пробрался к склепу Ларина, немного поплутав между могил, хотя хорошо знал, где находится этот склеп.

С трудом сдвинув слабо укрепленную гранитную плиту, Сватомир втиснулся в склеп. Сырая тьма и гнилостный запах охватили его, он оцепенел от страха и отвращения и невольно зажмурился.

— Десять тысяч! — прошептал он, стуча зубами. — Сейчас или никогда!

Превозмогая страх, Сватомир складным ножом, тем самым, которым он перерезал роковую веревку отца, сильно ударил в то место кирпичной кладки, которое мысленно так ярко представлял себе уже много раз. Кладка не подалась, и Сватя со слепой яростью стал бить по ней ножом. Толстая крышка гроба, на которой он стоял, вздрагивала и скрипела. Сватомир пыхтел, пот лил с него градом. Ему удалось сбить штукатурку, но вынуть кирпич он никак не мог.

— Это не здесь, видать, я ошибся. Наверное, вот тут.

Дрожащими, окровавленными пальцами он шарил в другом месте. «Десять тысяч, — твердил он себе, — десять тысяч! Черт побери, надо было захватить молоток!»

Он опять взялся за прежний кирпич. Кирпич зашатался, Сватомир вынул его, денег там не было. Сватя вынул еще один, — ничего! Наконец, за третьим, он нащупал свой клад. Не заботясь о том, чтобы уничтожить следы вторжения в склеп, он сунул кредитки за пазуху и вылез наружу.

Близился рассвет, большая кровавая луна не то умирала, не то еще только поднималась над Позовскими лесами. Сватомир из последних сил задвинул на место могильную плиту, перелез ограду и полем направился к кирпичному заводу. Он устал, измучился от страха, но у него еще не прошел хмель, и он, глуповато ухмыляясь, думал: то-то удивится весь город, когда он, Сватомир Чешпиво, откроет собственную лавку и будет выезжать в новехонькой бричке, а рядом с ним на козлах — Кристинка.

— Не-ет, — говорил он себе, — не такой я дурак, как вы думаете! Однажды я уже перехитрил вас всех, перехитрю и еще раз. И Кристину тоже!

Сватомир вытащил деньги и снова пересчитал их, поднося поближе к глазам, чтобы хорошенько убедиться, что видит их не во сне.

— Милый мой Ларин, бедный Ларин, хи-хи! — сказал он, вспомнив хозяина виллы, и Ларин вдруг как живой возник в его памяти — высокий, худой, скуластый, с седыми обвислыми усами. Потом видение провалилось во тьму и исчезло.

4

Под дырявым навесом над печью для обжига кирпичей, что стояла близ старой заброшенной дороги, спали на сене сном праведников братья Рейголовы, а между ними веснушчатая, рыжая девчонка. Все трое лежали в обнимку. В ногах у них стояла бутылка из-под водки и валялись консервные банки.

Сватомир остановился рядом, колеблясь — разбудить их или самому пойти поспать где-нибудь.

«Чего мне уходить, я человек богатый. С деньгами я все могу себе позволить», — решил он и громко засмеялся.

Братья осторожно приоткрыли глаза, Иозеф длинно выругался, Франтишек привстал и резко спросил Сватомира, что ему нужно.

— А ну, проваливай! — сказал он, видя, что тот смеется. — Не то...

— Ишь как разоспались! — потешался Сватомир. — С красоткой! Мне тоже хочется.

— Катись отсюда, пока руки-ноги целы.

— А я заплачу, — напыжился Сватомир.

— Это чем же? — насмешливо проворчал Иозеф.

— Покажи деньги, — добавил Франтишек.

Сватомир вынул тысячную бумажку.

— Ого-го, вот это здорово! А не фальшивая?

— На, понюхай, хорошо пахнет?

Изумленные братья рассматривали кредитку, какую еще никогда не держали в руках.

— Сходи на вокзал за вином, выпьем, — важно распорядился Сватомир, обращаясь к Франтишеку. — И купи там связку сосисок. И рому... три бутылки, каждому по одной... А как насчет нее? — Сватомир кивнул на девчонку, которая все еще крепко спала.

— Сколько дашь за нее?

— Будь спокоен, я вас не обижу.

Франтишек повертел в руках кредитку.

— Вся в известке, — сказал он. — Где ты ее слямзил?

— Получил наследство, — сквозь зубы проворчал Сватомир и стал разуваться: ноги у него ныли. — Как же не быть известке, ведь мы — каменщики, — добавил он громче.

Франтишек взял бутылку и, еще сонный, нетвердой походкой медленно пошел к городу; вокзальный ресторан открывался рано, уже к первому поезду.

— Не забудь сигареты! — крикнул ему вслед Сватомир. — Возьми «Спортивные». Да не вздумай смыться с деньгами!

Занимался погожий, ясный день, с лугов и нив веяло росистой прохладой.