Пламя и ветер

— Честный ремесленник, вы говорите? — Чешпиво вытянул шею. — Бродяга и жулик!

— Да разве я заступаюсь за бродягу? Что вы, люди добрые! Я только говорю, что сюда часто приходят порядочные люди, ищут работы, да где ее тут найдешь? — А переночевать негде, ночлежки у нас нет, приходит человек под вечер в Раньков, до Праги ему уже не добраться. Нашему городу нужна ночлежка, чтобы прохожему было где поесть да поспать, и не приходилось искать пристанище в стогу. Чтобы было где переночевать, верно? — разглагольствовал Трезал, ожидая, что все согласятся с ним.

Но окружающие ответили невнятным бормотанием, и лавочник Еждичек громко высморкался в синий платок; откликнулся один Чешпиво:

— Неосновательный народ эти ремесленники. Порядочный человек всегда найдет себе приличный ночлег.

Альма, стоявший за спиной Чешпивы, хихикнул.

— Ну-ка, марш отсюда, не дыши на меня! — сердито обернулся каменщик. — Ты зачем сюда затесался? — И, удивившись, откуда у Альмы такая хорошая шляпа, он нахлобучил ее парню на нос, да еще прихлопнул сверху.

Альма, ничего не видя, замахал руками, стащил с головы шляпу и стрелой кинулся к воротам постоялого двора, чуть не сбив с ног супругу своего обидчика.

Женщины прыснули со смеху, а Чешпиво как ни в чем не бывало продолжал разговор:

— Не ремесленники это, а все сплошь жулики да бродяги, вот что!

— Зачем вы обижаете Альму? — резко перебил его Трезал.

Чешпиво только рукой махнул и раздраженно воскликнул:

— Сколько их тут шляется, а власти смотрят сквозь пальцы. Будь моя воля, я бы их, бесстыжих, как и нашего придурка, приструнил... Э, да что говорить!

Женщины перестали судачить и сочувственно поглядели вслед удиравшему Альме.

— Идемте-ка по домам.

— Верно, верно!

И разошлись.

— Вечером еще потолкуем у меня в трактире, — резюмировал Вейвода.

Когда к лавке Хлума с разных сторон подошли стражник Лесина и одноногий либоржский шарманщик Яролим, там уже никого не было.

— Тебе чего надо? — строго спросил Яролима стражник. — Сегодня не пятница, не подают. Куда идешь?

— Иду куда мне надо, — заносчиво ответил шарманщик.

— Это как понимать?

— Куда глаза глядят.

— Ты как отвечаешь? — взъярился Лесина. Усы его топорщились и шевелились, словно от сильного ветра.

— А вы как спрашиваете? Разве так говорят с порядочным человеком?

— Я тебя проучу! — прошипел стражник.

— Я в шестьдесят шестом году лишился ноги, потерял ее на войне ради государя императора, а вы что за него отдали?

— Видно, как ты любишь государя императора, — тихо, но зловеще проговорил Лесина. — Все о нем вспоминаешь!

— Когда ты меня встречаешь, должен стоять навытяжку и под козырек держать! — так же тихо отозвался Яролим и замахнулся на стражника костылем. — Государя императора ты при мне не трожь, понял? У меня медаль с его личностью, а у тебя что, полицейское твое рыло?

Стражник захрипел и, звякнув саблей, едва увернулся от удара, поспешил перейти на другую сторону улицы, раздосадованный тем, что связался с Яролимом. Известно, какой это грубиян! Хорошо еще, что никто их сейчас не видел. Сколько раз Лесина зарекался не связываться с шарманщиком, обходить его стороной! Но когда-нибудь он, Лесина, еще доберется до этого грубияна и тогда уж отыграется!

Водоноска Орличкова, маленькая, тщедушная женщина с кадкой на спине, неторопливо шла к площади.

Пес Милорд выскочил из лавки Хлума и тоже помчался в ту сторону. Пробежав мимо дома, где жил офицер, он остановился, вернулся и внимательно обнюхал следы борьбы, потом прыгнул в сторону и злобно залаял на шорника Режного, который с достоинством выкатился из ворот. Это был благообразный черноусый мужчина, на жилетке у него блестела толстая серебряная цепочка.

— Ах, проклятый, напугал-то! — прикрикнул Режный на пса. И, увидев водоноску, окликнул ее: — Вы не знаете, что тут случилось?

— Откуда мне знать, сударь. Мое дело носить воду, я ни во что не встреваю, — ответила та.

Из казарм послышался звук трубы — играли утреннюю зорю.

4

Хлум лежал с закрытыми глазами. Иногда ему казалось, что он плывет в лодке по воле волн. Вместе с тем он существом ощущал звуки домашней суеты, — так мельница ощущает течение воды.

Вот сейчас подмастерья вычищают печь гребком и выметают березовым помелом, потом остужают ее холодной водой и снова чистят, — чтобы не было ни пылинки! Дымятся горячие уголья, шипит пар. Подмастерья охлаждают под печи, чтобы булки пропеклись равномерно сверху и снизу. Вот скрипят корзинки, доверху наполненные лоснящимися круглыми хлебами... Маршик запрягает мерина. Застоявшийся конь бьет копытом по булыжному настилу двора, перед ним сидит Милорд, глядит ему в глаза и ждет, пока Маршик взберется на козлы и тряхнет вожжами. Тогда Милорд вскочит с места, залает и проводит повозку до поворота улицы...

Над крышей пекарни взлетели голуби.