Пламя и ветер

Минутами Хлуму казалось, что он плывет по широкой реке, минутами — что парит высоко над городом. Внизу видно узловатую сетку улиц, над которыми высятся руины францисканского монастыря, пустые окна его зияют, как мертвые глаза слепца. Дальше раскинулась плодородная равнина, за которой на юго-востоке поднимаются к бледному небу лесистые холмы — Позовские леса, Влчице, Кавчи, Жебрак. Пекарь знает там каждый косогор, каждую тропинку. Сколько он лазил там еще мальчишкой!

Недолгим было его безмятежное детство: уже в одиннадцать лет Иозефа отправили учиться в Варнсдорф.

Варнсдорф тогда был еще деревней, сейчас это уже немалый городок, раза в три больше Ранькова. Из Германии туда привезли ткацкие станки, фабричное производство разорило кустарей по всей округе, а Варнсдорф рос, из года в год прибывало работы на фабриках, и сюда валом валили изголодавшиеся, оборванные безработные, чехи и немцы.

Семь лет учился Иозеф Хлум пекарскому ремеслу у дальней родственницы и ее мужа, семь лет работал учеником, не получая жалованья, только харчи и плохонькую одежу. Днем он был на побегушках у хозяйки, ночью помогал при выпечке хлеба, изо дня в день носил корзины с хлебом через холм, в Либерец, и в праздники и по воскресеньям. «Ученик — мученик», гласит пословица. Иозеф служил бы у пекаря еще год, если бы не война между Австрией и Пруссией. Она освободила юношу от каторжного труда.

Домой, скорее домой!

Жители Варнсдорфа опасались, что тотчас же начнутся кровопролитные бои на границе. Войска австрийского императора вторгнутся в Пруссию! Но оказалось иначе: кавалерийские разъезды австрийцев на взмыленных лошадях отступали назад, в Чехию, а за ними, сплошным потоком, не встречая отпора, катилась прусская пехота. Император не хотел, чтобы от сражений пострадали края, населенные немцами. Вот если будут разорены чешские земли — это не важно, это монарха не беспокоило.

Иозеф Хлум, с котомкой через плечо и палкой в руке, спешил, словно его подхлестывали. Домой, скорей домой! Он истосковался по родному дому, по матери, которая так горько плакала, когда расставалась с ним.

— Доведется ли свидеться, сыночек?

— Доведется! — утешал ее отец. — Вернется барином. А останься он дома, какой из него будет толк? Всю жизнь проживет нищим, как ты да я.

Отец проводил сына до Червеных холмов и посадил его там в почтовую карету. В те времена поездка в Варнсдорф была дорогим удовольствием, и деньги на дорогу собирали всей семьей.

И вот, теперь Хлум-младший спешил домой. Исполненный тревоги о родных. Пока его не было дома, там прибавилось еще двое детей. Иозеф особенно тревожили за мать: вдруг пруссаки победят и ворвутся в их дом? Ему казалось, будь он дома — он сумеет защитить мать и семью, если их деревня окажется в опасности.

И молодой пекарь торопился. И все-таки несколько раз он останавливался и оглядывался на Варнсдорф. Как-никак семь лет жизни! Семь лет! В голове неотвязно звучала песенка, и Хлум запел ее:

Семь лет у вас я прослужил,
одну рубаху заслужил,
одну рубаху заслужил,
и ту от вас не получил...

Все точь-в-точь про него!

Хлум вздохнул и покачал головой.

Ему не давал покоя вопрос — почему бывают войны?

Не поладят два короля? Так взяли бы и вышли друг против друга, один на один. Нам-то всем какое дело до их ссоры?

5

Пруссаки продвигались все глубже в Чехию, опережая Иозефа, и толпы беженцев, которые гнали перед собой стада, ехали на телегах, переполненных детьми, груженных мебелью и всяким скарбом. Много деревень совсем опустело. Но куда бежать? Беженцы сворачивали с дороги в поля, в леса, но там на них, откуда ни возьмись, обрушивались пруссаки, отнимали вещи, выпрягали коней, уводили скот.

И отовсюду, куда ни подайся, слышался шум боя, перестрелка, гром пушек.

Сейчас в памяти больного Хлума с необычайной живостью воскресали картины того давнего времени.

Вот, например, посреди разбитой дороги, возле его коня, растянулся кирасир с саблей в руке. Подойдя ближе, Иозеф увидел, что конь лежит в черной луже крови, а у мертвого кавалериста все лицо обглодано мышами!

Как только бог может спокойно глядеть на эту юдоль слез, стенаний и смерти? Сколько кругом загубленного добра, сколько обезображенных трупов австрийских и прусских солдат!

Мертвецов начали хоронить, Иозефа задержали и насильно приставили к этому ужасному делу. Как многие другие, он мог бы поживиться вещами из карманов мертвецов — там были и деньги, и драгоценности, но молодой подмастерье брезговал такой добычей.

Мужикам приказ таков:
хороните мертвецов!

«Где же я впервые слышал эту песню?» — вспоминает Хлум. Не от седовласого ли старца в поле, близ Стршезетиц?

Нам-то что! Мы знай копаем,
в яму мертвых всех кидаем,
как дрова их навалили,
сверху известью залили.