Пламя моей души

Ладонь его на талию легла, погладила медленно, но с напором ощутимым. В груди что-то вздрогнуло и упало, оборвавшись. Зимава прикрыла глаза, коря себя за то, что не может остановить его в этот самый миг. Просто не хватит сил. Как он умел так? Волю свою обрушивать на неё мгновенно, чего бы ни добивался: близости ли, решений ли, для него подходящих. Надо бы взять себя в руки, пока не стало поздно.

Ладонь тяжёлая прошлась по животу Зимавы, вверх направилась — Эрвар смыкал объятия неотвратимо.

— Так что скажешь сейчас? — прошептал чуть хрипло у самого уха, обволакивая собой, своим запахом резким и будоражащим, касаниями уверенными, но пока осторожными — не спугнуть.

— Коль исполнишь, что я скажу, то и подумаю, — еле ворочая языком, ответила Зимава.

— Елицу убить хочешь, — не стал он спрашивать, сразу угадал. — Не стану я её убивать.

Его рука пропала, обдав напоследок жаром вдоль пояса. Зимава вдохнула глубоко и глаза открыла, содрогаясь от мелкого озноба. Словно подступала опять к горлу самому паника, от которой никак не сбежать. Она ощущала её, казалось бы, в моменты самые для того неподходящие. Вот и теперь аж перед взором муть растеклась. Отказал. Что с княженкой этой не так, что даже воин самый верный отказывается на пути у неё становиться и вредить ей?

— Тогда забудь, — бросила она прерывисто. — Ехать мне отсюда некуда. И без тебя справлюсь.

Она пошла дальше, едва переставляя ноги. Эрвар остался на месте стоять, и шагу больше за ней не сделал, хоть и ждала она, что попытается остановить, а то и передумает сразу, ощутив, как отдаляется она.

А к вечеру, будто пеленой туманной по небу, что надвигается неотвратимо с дальнего окоёма, начала наваливаться на Зимаву тщетность уже знакомая, горькая. Разлилась по нёбу жжением, заставляя дыхание застревать в горле. То накрывала уверенность твёрдая, что с Елицей надобно справиться, не допустить её сюда возвращения, то откатывала трусливо: как совладать с заковыкой этой самой? И надо ли?

Струилась в окно прохлада тихого летнего вечера, скользила по лицу, но не освежала ничуть раскалившейся от дум тяжких головы. И мысли все в ней словно плавились с каждым мигом сильнее, растекались неразборчивыми лужицами и перемешивались, превращаясь в удивительный и жуткий вздор.

Она только краем глаза увидела, как мелькнула высокая тень рядом с ней. Остановилась, нависла тяжко.

— Зачем пришёл? — буркнула, не оборачиваясь. — Отказал ведь мне. Не хочешь послужить ещё раз, хоть и не брезговал мараться раньше.

Широкая ладонь легла ей на плечо, сдавила слегка.

— Перестань глупости опасные мыслить, Зимава, — камнем упал низкий голос Эрвара. — Не поможет это уже никому. И тебе не поможет. Ладно я, воин, наёмник. У меня руки в крови по локоть. А тебе зачем эту тяжесть на душу брать?

Она встала резко, повернулась к нему, чтобы взглянуть в безжалостные глаза его. Не жаль ему Радана — ведь не его ребёнок. Зато Елицу жаль. Но оказалось, что на лице варяга лежала теперь печать тревоги мрачной. Да только поздно он спохватился — о душе её думать, заботиться.

И казался Эрвар в этот миг таким знакомым — и другим как будто. Точно и его события последние на клочки раздербанили. И глаза его, глубокие, синие, таили теперь усталость, какой раньше в них не было.

Зимава подалась вперёд, обняла его за шею крепко и впилась губами в его губы, всегда сурово сжатые. И они встретили вдруг мягкостью и теплом, раскрылись в ответ. Сковали крепкие объятия поперёк талии, скользнули руки уверенные, надёжные по спине вверх.

— Остановись, Зимава, пока не поздно, — успел шепнуть он между жадными, один беспощаднее другого поцелуями. — Обратного пути не будет.

И тут же ртом её завладел снова, не дав одуматься и что-то ответить. Она наощупь расстегнула пояс его с оружием, дала ему упасть на пол с грохотом. Задрала рубаху — и за гашник принялась. Эрвар поймал её руки, остановил и посмотрел в глаза серьёзно.

— Не желала ведь меня раньше.

— Теперь желаю, — она вырвалась и принялась распускать завязку снова.

Сунула руку в штаны и провела ладонью по твёрдеющей плоти его, не отводя взгляда, что туманился, подёргивался пеленой вожделения всё сильнее. Она ласкала его неистово, исступленно чувствуя жажду его и наполняясь ею тоже. Скользила пальцами, сжимала. Тянулась к губам его, словно к источнику пьяному, ледяному. Другой рукой расстегнула ворот свой, распахнула, оголяя грудь, и, схватив варяга за руку, приложила к ней, заставила стиснуть. Часто и глубоко задышал Эрвар, словно вулкан у него в груди проснулся. Он схватил Зимаву едва не в охапку и потащил к лавке. Она рухнула на ложе, чувствуя, как на ходу стаскивает с неё варяг одежду. Полетела прочь понёва, за ней рубаха ненужная. Звякнули бусы тихо, разорвавшись от неосторожного движения — и заскакали стекляшки да камешки мелкие по полу. Попали под спину, перекатываясь под ней колко. Вторглись твёрдые горячие пальцы между ног, скользнули вкруг влажного, саднящего лона.

— Желаешь, значит, всё же, — рыкнул варяг.