Пламя войны

А крепкие и справедливые законы, что защищают невиновного и по чести осудят виновного, являются залогом счастья людей, дают им веру в светлое будущее. Это же, в свою очередь, дает им силы творить, развиваться, ставить перед собой цели и добиваться их! А в вашей Республиканской действительности, разбившей людей на кучку господ и толпу нищих рабов… разве в вашей среде много творцов и людей, старающихся добиться большего? Я говорю сейчас не о придворных и военных интригах, не о голом честолюбии, нет. Я говорю все о тех же мастерах, создающих новые орудия труда — или войны, куда уж без нее, — крестьянах, выводящих новые растения и породы скота, дворянах, ставших кто великим полководцем, кто великим ученым. У вас таких много? А разве лучший полководец Республики не природный фрязь?

— Как я уже сказал, речь прекраснодушного, но наивного юнца.

— Ошибаетесь. Это речь правителя, обеспокоенного будущим своего народа и своего государства. И если вы думаете, что моя цель — создать подобное государство, что в будущем имело бы шанс не просто отстоять свою независимость, но стать великим… если вы думаете, что моя цель не заслужила тех средств, коими я ее воплощал… Ну что же, по крайней мере, я с вами не согласен.

— А как же заповеди Творца? Например, не убий?

— У каждого своя ноша и ответственность. Он запрещал людям убивать — убивать бездумно, во имя собственного наслаждения, наживы или прихоти. Но не запрещал защищать себя и своих близких, пусть это и приведет к смерти нападавшего. Однако мы говорим о простом человеке, живущем своими интересами и своей семьи. Государь же печется об интересах народа, и жить он обязан во имя его процветания. Его ноша гораздо тяжелее, а последствия выбора всегда масштабней… и страшнее.

— Так этими же словами вы оправдываете поступок короля Якуба!

— Вы забываетесь, Золот. Слово монарха должно быть нерушимо, как булатная сталь. В противном случае ему просто перестанут доверять, что неминуемо приводит к потере уважения… А кого не уважают, с тем и не считаются. И, какие бы поступки я ни совершал, я ни разу не нарушил слово, которое дал будучи королем!

В каземате вновь повисла тягостная тишина, прерываемая лишь капелью.

Кап… кап… кап… кап… кап…

И вновь молчание прервал лех:

— Завтра вас ждет казнь… Но какой она будет, решать вам.

Устало откинувшись на неровную каменную стену, я с сомнением пожал плечами:

— Это как?

— Король хочет предать вас позорной казни через прилюдную порку, колесование и четвертование. Но если вы признаете свои многочисленные злодеяния перед Республикой, а после публично покаетесь перед Якубом — на коленях, — он заменит все неприятные и недостойные вас процедуры одним лишь отсечением головы.

— Ахахахахах!!!

Лех вздрогнул от моего смеха.

— И вы… хах… думаете… хах… что я настолько глуп или слаб, что сможете меня провести, как ребенка?! Серьезно — я должен публично покаяться, предать все, во что верил и чего добился, и меня все равно казнят, разве что быстро? Да вы идиот, Золот, раз решились такое предложить.

Последнее выражение не особенно понравилось новоиспеченному герцогу, и все же он счел необходимым продолжить увещевания:

— Вы забываете о сыне.

— Да что же… Ну нельзя меня настолько недооценивать! Послушай, если ты и сумел меня провести в прошлый раз, так только потому, что я не знал о горных проходах, ведущих нам в тыл, и в принципе не задумался об этой возможности. Но ведь, по сути, вы лишь повторили мое же действие из прошлой кампании, вот и все! А твои слова насчет сына — пустой и жалкий блеф. Нет, конечно, если твой король кретин и он решит сделать мученика не только из меня, но и из Торога — так вперед и с гимном. Тем самым он подпишет приговор как своей власти, так и Республике в принципе.

— О чем вы…

— Да ладно, Золот! Всерьез считаешь, что я не знаю о результатах битвы — в смысле, ваших потерях? Полторы тысячи гусар из четырех, две тысячи шляхтичей из числа панцирной конницы… Сколько там осталось вашей ударной кавалерии? Тысяч шесть от силы — вместе с гусарией? А пехота? Бергарский потерял больше трети более или менее натренированных пешцев, а в боях с моими сыновьями погибли все ландскнехты. Я знаю, что оставшиеся кондотьеры разорвали контракт с королем после штурма Волчьих Врат. Так что у вас осталось? Король не отступил от Львиных Врат, разгромив армию Рогоры, — он бежал, бежал как можно быстрее в Варшану, создать хотя бы видимость того, что у Республики остались силы.

И в этих условиях вам уже не покорить Рогору силой оружия. Даже если Бергарский с теми жалкими огрызками, что вы ему отрядили, разобьет Аджея в бою и уничтожит крепости стражи, сил взять королевство под контроль ему не хватит. А уцелевшие воины и стражи раздуют такое партизанское движение, что мало вам, вонючим бастардам, не покажется!

Лех промолчал, несмотря на прямое оскорбление.